О карельской народной медицине

Р.Ф.Никольская, Ю.Ю.Сурхаско
"Обряды и верования народов Карелии" Петрозаводск. 1994

Немало поколений карельского народа потрудилось, чтобы обжить и освоить наш северный край. Клочок за клочком расчищали они землю под пашни, подсеки и покосы. Но скудные каменистые почвы и летние заморозки часто оставляли крестьянские семьи без урожая. Да и в урожайные годы своего хлеба у многих хватало ненадолго. Так что хлеб, испеченный с примесью суррогатов (сосновой или березовой коры, ячменной соломы и т.п.), был привычен для карелов, особенно бедняков.

К основным источникам существования, наряду с земледелием и разведением домашнего скота, относилось также рыболовство. Существенный приработок (хотя бы на уплату налогов) давала охота на пушного зверя и боровую дичь. В XIX в. широкое распространение получили лесозаготовки и сплавные работы.

Испокон веков практически все занятия крестьян представляли собой тяжелый физический труд, а отхожие промыслы, например, валка леса и сплав, были не просто тяжелыми, но и небезопасными для жизни: неделями работая в зимнем лесу или на сплавной реке, ночуя в примитивных станах, люди часто простужались, получали травмы, даже погибали. Нелегким был не только мужской труд, но и женский. Особенно трудно приходилось беременным женщинам: суеверный страх заставлял их утаивать время приближавшихся родов, и они старались работать до последнего так что роды часто происходили прямо в поле или на покосе. От тяжелого труда, неустроенного быта, хронического недоедания, различных травм люди болели, умирали. По сведениям конца XIX-начала XX в., среди населения Карелии наиболее распространены были желудочно-кишечные заболевания, коклюш, скарлатина, туберкулез, кожные болезни; время от времени наблюдались эпидемии оспы, тифа и даже холеры. Общая смертность в Карелии, по данным 1913 г., составляла 30,2 чел. на 1 тыс., особенно велика была детская смертность: каждый третий ребенок умирал на первом году жизни, до пятилетнего возраста доживало лишь около половины.

В то же время для большинства населения квалифицированная медицинская помощь была, в сущности, недоступна: в 1913 г. в Карелии работали 13 больниц и 87 фельдшерских пунктов с 24 врачами и 147 работниками среднего медицинского персонала . Так, на самый густонаселенный и обустроенный Олонецкий уезд площадью 2800 кв. верст со 140 селениями приходились 3 врача (по 16497 жителей на врача), 19 фельдшеров и 6 повивальных бабок . Еще хуже обстояло дело в Беломорской Карелии, где население карельских волостей Кемского уезда, относившегося к Архангельской губернии, должны были в конце XIX в. обслуживать всего лишь 3 фельдшера и 2 повивальные бабки. Например, в участок фельдшера Солярского входили волости Керетьская, Выче-Тайбольская, Олакгская, Кестеньгская, Ковдская, Поньгомская, а в участок повивальной бабки Раввиновой, кроме перечисленных выше, включены еще 5 волостей Кольского п-ова. Местонахождение обоих медиков было определено в Керети - "при волостном правлении" , и вряд ли они сами представляли себе пределы своих участков4.

Не удивительно, что вплоть до XX в. населению приходилось пользоваться только средствами самолечения и врачевания, унаследованными от предшествующих поколений. При этом, если не хватало собственного умения и знания, обращались за помощью к более авторитетным "знатокам"- tietäjä, tiedäi и т.п., т.е. к знахарям.

Следует признать, что карельские этнографы до сих пор специально не занимались изучением народной медицины. Однако в экспедициях мы записывали в деревнях и рассказы о традиционных способах лечения. В какой-то мере этих вопросов касались и наши фольклористы, языковеды. Постепенно накопился материал, который побудил авторов к написанию настоящей статьи . Тем более, что встречающиеся в литературе сведения создают однобокое представление о карельском знахарстве, будто карелы почти не знали и не пользовались природными целебными средствами, а лечились преимущественно колдовскими способами. Наши полевые материалы позволяют утверждать, что еще в конце XIX- начале XX в. карелы широко применяли свою традиционную технику врачевания и довольно солидный арсенал различных лекарств растительного, животного и минерального происхождения . Так, каждая семья на зиму запасала лекарственные травы. Заготовкой занимались обычно пожилые женщины, которые нередко привлекали к этой работе наиболее сообразительных и наблюдательных детей, показывая им, какие растения где растут, как и когда их следует собирать. Сушили травы втайне: от других членов семьи и хранили затем в укромном темном месте.

При всей распространенности простудных заболеваний средств исцеления от них нам известно не так уж много. Главным средством от простуды, по карельской традиции, считалась универсальная лечебница - баня. Больного парили березовым веником в жарко натопленной бане, а после бани поили настоем из сушеной малины (веток и ягод) или крапивы (листьев). При "простудном" кашле и боли в горле (т.е. при ангине) пили настой зверобоя, подорожника или мать-и-мачехи. При головных болях простудного характера лечились настоем из ягод рябины; полезным считалось также в этих случаях помыть голову особой водой, целебную силу которой придавали, по народным представлениям, так называемые "горсти (гнезда) ветра" - "tuulenkopra", "tuulenpezä", которые у русских известны как "вихревое гнездо" и "ведьмино помело". "Горсти ветра", похожие на метелки пучки веток, наросшие на ветвях берез, собирали и, когда нужно, запаривали в котле, полагая, что принесенную ветром болезнь лечить следует его же "горстью". Если в результате простуды появлялось болезненное колотье в боках, то их обкладывали на ночь распаренной в печи сенной трухой и обвязывали холщовым полотенцем. "Ломоту в костях" лечили в бане, натирая больные места соком травы мокрицы. Более разнообразны были у карелов средства лечения кожных болезней. Часто при порезах, чтобы остановить кровотечение, заливали рану настоем березовых почек. Для профилактики от нагноения готовили смесь настоя березовых почек с "деревянным" (лампадным)маслом и водкой - этой смесью обливали раны. Во время сенокоса порезы засыпали обычно пылью (спорами) "чертового яблока" (т.е. гриба-дождевика) или порошком из цветков дерябы (плавника). Кстати, у карелов понятие "рана" - hoava, roana и т.п. имело более широкое значение, чем у русских: в карельском языке "раной" называют также опухоль, нарыв и просто больное место.

Для лечения фурункулов употребляли сок свежей крапивы и мокрицы, которым после парения в бане смазывали больное место. На ночь на нарыв привязывали листья таких растений, как береза, мать-и-мачеха, подорожник, медвежьи ягоды, репейник, его же применяли и при лечении опухолей. Известны и другие средства: сушеные трубчатые грибы, которые запаривали в кипятке,и перед тем, как приложить к нарыву, макали в подсолнечное масло; сырой натертый картофель; печеный лук с мылом; свежая сметана на холщовой тряпочке или на овечьей шерсти. У тихвинских карелов, живших в Бокситогорском р-не Ленинградской области, кипятили смесь из сосновой живицы, постного масла и воска, полученную массу клали на холщовую тряпицу, этот пластырь привязывали к больному месту. Аналогичные пластыри готовили и карелы-людики, только они брали свежее сливочное масло, а не растительное.

При ревматических болях пили настой из сосновых почек и, кроме того, использовали "мухоморное масло". Свежие мухоморы крошили, засыпали в бутылку, плотно закупоривали, ставили в протопленную печь. Полученной массой натирали суставы. Такой же способ лечения ревматизма зафиксирован и среди русского населения Карелии. Многие желудочно-кишечные заболевания и даже грыжу лечили калгановой настойкой. Корни калгана очищали от кожуры, резали на мелкие кусочки и сушили в печке. После сушки калган закладывали в бутылку и заливали водкой. При болях в желудке пили настойку перед едой. При расстройстве желудка очень часто применяли сушеные ягоды черники и черемухи, настой ромашки, ольховых сережек, волчьих ягод. От изжоги заваривали кипятком бруснику и этот морс пили.

Карельские врачеватели широко пользовались также средствами животного происхождения. Так, от забитой коровы брали желудок, мыли его и, высушив, хранили на печке. Для лечения нарыва отрезали кусочек желудка, замачивали в кипятке и прикладывали к воспаленному месту. Таким же образом заготавливали впрок кусок прямой кишки, который тщательно мыли и высушивали. При надобности распаривали в кипятке и, прижав к нарыву (под мышкой или за ушами), накрывали заячьей шкуркой и обвязывали красной фланелью. В Северной Карелии нарывы лечили медвежьим жиром, причем особенно полезным считался жир, взятый с "медвежьего сердца". В этих же целях применялась пенка от пареного (топленого) молока или свежая сметана.

При колотье в груди или боках натирали больное место медвежьей лапой (северные карелы), сушеным свиным пятачком, (южные карелы) и при этом приговаривали: "pocin korza ota kibu"! - "свиное рыло, возьми боль!". Секрет такого лечения заключался в усилении кровообращения под воздействием массажа кожи.

Известны были карелам и целебные свойства барсучьего жира, которым, например, смазывали потертости на ступнях ног.

Но чаще им лечили потертости у лошадей. При нагноении на ступнях ног использовали еловую мезгу, которую привязывали к больным местам холщовой тряпкой, но при этом нельзя было накладывать вату, потому что "она держит тепло, и от нее ноги больше потеют и гноятся". Рожистое воспаление кожи южные карелы и русские Прионежья лечили мазью из дождевых червей. Червей собирали в бутылку и держали ее в темном месте до тех пор, пока содержимое не превращалось в единую массу, которой и смазывали очаг заболевания. По сведениям И.В.Ильиной, "маслом" из сгнивших червей лечили раны и язвы также и коми. Стригущий лишай (по-карельски "täintarha" - букв, "вшивый сад") лечили соком клюквы, свежими сливками или собирали с запотевших окон влагу и несколько раз в день обводили, "окружали" лишай каким-либо из указанных средств. А.МЛиневский отметил у карелов довольно оригинальный метод лечения цинги: на спину больного надевали тяжелый мешок и заставляли его двигаться, "что вызывало усиление кровообращения и работы всех органов", далее больного поили свежей кровью и он поправлялся При сильных обморожениях резали овцу или кошку и "совали помороженное место в середину разреза". При ожогах смазывали обожженное место прополисом (из осиного гнезда) с подсолнечным или конопляным маслом либо присыпали "березовым" порошком (заболонью), предварительно смазав обожженное место постным маслом. Прополис использовали и при глазных болезнях (конъюнктивите) , в случаях засорения глаза, например, при молотьбе. В карельской народной медицине по традиции широко применялась человеческая моча: при различных заболеваниях кожи, обморожении рук и ног, нагноении глаз, боли в суставах и т.п. Болезненные заусеницы у ногтей лечили просто: "выкапывали серу" из своего уха, "замазывали" ею заусеницу и сверху завязывали холщовой тряпочкой.

Популярным и доступным "лекарством" при расстройстве желудка считался "сущик", т.е. уха из сушеной рыбы, относящаяся к числу излюбленных блюд карельского населения. Из средств минерального происхождения для присыпки ран пользовались вываренной землей. При сильной простуде к горлу и груди "привязывали в тряпке весьма крепко вареную землю и смазывали лебединым или лисьим салом". Флюс лечили наложенной на теку размятой"глиной "глина жар забирает". После вывиха, если "кость" продолжала болеть, ее смазывали дегтем. Детские болезни лечили бабки (boabo), используя известные им лекарственные растения, а также средства животного и минерального происхождения. Одним из широко распространенных в прошлом рациональных способов лечения (особенно у северных карелов) был массаж, которым занимались преимущественно бабки-профессионалки. К сожалению, сейчас в деревнях им почти не пользуются, так как молодежь в свое время не восприняла от стариков технику массажа.

При болях в животе или пояснице довольно часто прибегали к помощи горшков, выполнявших функции современных банок. Предварительно спину и живот массировали, затем брали клочок конопляной пеньки, зажигали ее и клали внутрь глиняного горшка, который вместе с горящей пенькой ставили на живот. Чтобы горшок не упал, его сверху привязывали полотенцем. Так нужно было пролежать.вечер; при этом говорили, что живот болит от того, что "пуп сошел с места, пал" и нужно было "поднять его, поставить на место"; у тихвинских карелов делали специальные "пупочные" горшки небольшого размера.

Итак, изложенное выше позволяет сказать о том, что у карелов существовали свои способы и средства лечения заболеваний. Такие универсальные способы, как массаж и баня, а также применение комбинированных лекарств животного и растительного происхождения были весьма характерны для их народной медицины. Вместе с тем многовековое общение с соседними народами, особенно с русским, оказало наиболее значительное воздействие на формирование культуры карелов, в том числе и на практику врачевания. В частности, знания о целебных свойствах многих лекарственных трав карелы вполне могли перенять от русских соседей. В то же время русское влияние на карельскую народную медицину вряд ли было односторонним. Но крайне слабая изученность народных способов в средств лечения у русского населения Карелии не позволяет пока сделать какие-либо конкретные выводи В настоящее время большинство народных средств лечения у карелов, в сущности, остались в прошлом. О некоторых из них помнят лишь женщины пожилого возраста, которые, кстати, предпочитают лечиться в медицинских учреждениях.

Действительно, в Карелии, начиная с 1920-х, а еще более с 1930-х гг. отношение к народным средствам и способам лечения стало резко меняться. Происходило это, во-первых, потому что успехи народного образования и здравоохранения сильно подорвали веру людей в своих целителей, а, во-вторых, непримиримая борьба против религии и знахарства (как одной из форм ее проявлений) приучала людей, особенно молодое поколение, видеть в традиционном врачевании не просто вредное, но даже преступное занятие. Пользоваться услугами знахарей стало неприлично для пациента, и что еще хуже - опасно для целителя. Даже в 1960-1970-х гг. мы нередко наталкивались на пережитки подобного страха в сознании пожилых карелов: как только разговор переходил на тему знахарства, они отвечали уклончиво или сразу, как бы в шутку, спрашивали: "А в тюрьму не посадят?".

Впрочем, приоритет гонителя знахарей в Карелин принадлежит не воинствующим атеистам и не сторонникам чисто научной медицины (которая почему-то называется "традиционной", хотя традиции народной медицины на много тысячелетий древнее!), кх предшественниками оказались служители и защитники православной церкви. Отношение духовенства к народным целителем вполне ясно выразил, например, Е.В.Барсов: "Эти простые люди, - писал он о жителях Олонецкой губернии, - прежде чем ищут благодатного врачевания у святых, к сожалению, обращаются к разным снадобьям и наговорам знахарей, которых в Обонежье многое множество"10

В словах Е.В.Барсова нетрудно найти причину враждебного отношения церкви к народным целителям, которые лечат подозрительными "разными снадобьями" и наговорами, и, следовательно, врачующая сила у них, вероятно, исходит не от божественной благодати, а от "нечистого". И все же карельские знахари вплоть до XX в. продолжали служить своему народу, поскольку сохранялась потребность в них. Только единый фронт воинствующих атеистов и медработников добился быстрой и решительной победы над "невежественными колдунами-шарлатанами", каковыми были объявлены знахари.

Прежде всего следует, видимо, снять с карельских знахарей незаслуженные обвинения в том, что в своей лечебной практике они якобы опирались на помощь "нечистой силы". Конечно, мировоззрение карельского крестьянства в начале XX в. еще сохраняло в своей основе традиционную систему практических знаний и религиозно-магических представлений, причем религия выполняла довольно прагматическую роль: она объясняла и освящала многовековой опыт познания мира, природы и человека, закрепляя весь этот опыт в народную науку жизни. Таким образом, накопленный за многие тысячи лет народный опыт врачевания и самолечения закреплялся большей частью в виде лечебной магии со всеми ее традиционными методами и средствами - как рациональными (лекарственные травы), так и иррациональными (амулеты, заговоры и т.п.).

Еще в недавнем прошлом, когда вера в магию (или колдовство) и практика колдовства носили у карелов поистине массовый характер, именно религиозно-магическим элементам процедуры врачевания придавалось действительно самое существенное значение. Дело в том, что многие (если не все), казалось бы. иррациональные действия знахаря и применяемые им магические средства из арсенала народной медицины являлись не случайными элементами обряда врачевания, а. напротив, необходимыми и более или менее верными залогами успеха. Хорошо известно, как сильно зависит успех лечения от степени доверия больного к врачу, даже если лечит не знахарь, а, дипломированный специалист. Цитируя крупнейшего знатока карельской народной культуры академика П.Виртаранту, скажем проще: "вера в знание и умение целителя является предпосылкой выздоровления" . Тем нужнее была эта вера, когда лечением мнительного и суеверного больного занимался кто-нибудь из родственников или знакомых (особенно, если случай был не очень серьезный), либо настоящий знахарь - тиедяй. При этом сам знахарь должен был, для большего успеха, быть уверенным в своих знаниях и способностях, чтобы суметь полнее мобилизовать свои душевные и физические силы и оказать на больного максимальное психотерапевтическое, биоэнергетическое и прочее т.п. (еще не известно какое) воздействие, которое в целом раньше понималось как сверхъестественное или, по крайней мере, магическое.

Нельзя не подчеркнуть, что карельские (наверное, и не только карельские) знахари, так же как и колдуны "других специальностей" - патьвашки, пастухи, охотники и т.д., действительно верили в реальность религиозно-магических познаний и представлений об окружающем мире, населенном всевозможными духами "предков" (сюндузет), "хозяев" (халдиат) - леса, воды, земли, дома, человека (у каждого свой "халдиа") и т.д., верили они и в магическую силу разных талисманов (оберегов и т.п.). Также уверены они были в своих колдовских способностях управлять (например, с помощью заклинаний) природными стихиями, дикими животными, разными духами, изгонять "зло" и "порчу", лечить больных. И, видимо, достаточно часто знахари, как и другие колдуны, достигали положительного эффекта, а этот критерий еще больше укреплял их веру в свои способности, так что шарлатанами они не были. В то же время карельские знахари не водились с "нечистой силой". И хотя идейное содержание православной веры, да еще при разногласиях между "мирянами" и староверами, они, как и большинство карелов, представляли себе весьма смутно, тем не менее крест носили и считали себя истинно верующими православными людьми (кар. "ристиканза" - "человек", букв, "крещеный человек). В своей знахарской практике они не видели ничего предосудительного, поскольку были убеждены, что даже самые "коддовоские" действия их и самые могущественные магические атрибуты никоим образом не связаны с нечистой силой. Например, медвежья лапа, отмеченная Р.Ф.Никольской как северно-карельское средство от "колотья в груди и боках", снимала боль, пожалуй, не только массажем, но еще и верой в то, что она (лапа) обладает грозной медвежьей силой. Зубам и когтям медведя, естественно, приписывались те же магические свойства, и они тоже использовались часто как для лечения, так еще больше - для магического оберегания (особенно на свадьбах).

Самое поразительное, что такие обереги иногда применяются (вероятно, по инициативе старших родственников) и в наши дни. Например, медвежий коготь вместе с ладанкой носила на поясе во время свадьбы невеста в одной из олонецких деревень в 1981 г. Содержимое ладанки заслуживает того, чтобы быть перечисленным: три ячменных зерна, три серные головки спичек, три сухих кусочка хлебной корки, десятикопеечная монетка (вместо серебра?) и ... нательный крестик (!), который дополнял языческий комплект христианским оберегом. Вероятно, подобный способ христианского освящения "колдовских" действий в прошлом мало применялся, поскольку раньше в нем не было особой необходимости: крестики полагалось носить всем православным.

В южных районах Карелии, по крайней мере, еще в 1960-1970-х гг. довольно широко применялись в качестве универсального лечебного средства и как могущественные обереги (в том числе от "зла" - рапа, т.е. от "нечистой силы") древние каменные орудия (сланцевые топоры, тесла и т.п.), которые, как явствует из местного названия - "долото грома святого Ильи" (pyhäillanjyryntalttu) считались окаменевшими молниями; в Северной Карелии они известны как "уконталтта", т.е. "долото Укко".

В одной из новгородских берестяных грамот записан на карельском языке заговор о "божьей стреле" - "юмалан нуоли", пол которой подразумевается либо молния, либо ее "окаменевшее" воплощение. Вряд ли нужно доказывать, что подобные "долота", согласно традиционным народным представлениям, обладали не только особыми магическими свойствами , но и особой святостью полученной "из первых рук" - из рук святого Ильи-пророка, а может даже самого верховного бога Укко. И, действительно, убежденность в магическом могуществе "громового долота" помогала исцелить (или хотя бы достигать облегчения) с его помощью самые разные болезни и недомогания - от радикулита (прострела) и ревматизма до головной боли. Нагретым "долотом" массировали больную поясницу, суставы, ушибы; водой, предварительно облив ею несколько раз "долото", поили пациента, мочили ему голову, промывали глаза и т.д.; порошком, наскобленным с долота, посыпали трудно заживающую ранку, принимали такой порошок и внутрь. Но вообще долота берегли: мало у кого они имелись. Во всяком случае, хозяин одного из таких "долот" Н.В.Иванов, уроженец дер. Туулазярви Олонецкого р-на, неохотно позволил мне в 1969 г. сфотографировать сланцевое тесло пятитысячелетней древности и наотрез отказался продать его в археологический музей Института ЯЛИ: "Viel pädöy" - "Еще пригодится".

Исключительно важная роль в карельской знахарской практике, как и во всех других видах "колдовской" деятельности, принадлежала вербальной магии, основу которой составляла высоко развитая заклинательная поэзия - заговоры и заклинания. В зависимости от болезни (вернее, от того, откуда или от кого пришла она к человеку) заговор адресовался соответственно к "хозяевам" леса, земли, воды или непосредственно к природному объекту или предмету, причинившему вред: огню при ожоге, змее после ее укуса, "железу", если поранился топором, камню, об который ушибся, и т.д. При этом заговорные руны излагали "первородные причины" их возникновения (Syntyjä syviä), поскольку, по народным представлениям тот, кто знает "первопричину" описанного явления (огня, "железа", змеи и т.п.), может его обезвредить и даже управлять им. В трудных случаях колдуны не ограничивались собственными "знаниями" и силами, а призывали на помощь богов, "предков", других могущественных покровителей, например, Укко, хотя в народных представлениях образ Укко как всевышнего бога стал очень похож на христианского бога, языческая суть по-прежнему раскрывается в заклинаниях "высечь огонь", "метнуть искру", поразить "огненным мечом" "зло", которое препятствует исцелению больного. В то же время традиционные тексты заговоров и заклинаний, языческие по своему содержанию, под влиянием православных молитв, дополнялись обращениями к некоторым христианским божествам (Иисус, дева-мать Мария) и святым (pyhä Iivan, pyhä Miikkul и др.). Известны варианты, где заклинание обращается сразу и к Укко и, например, к Деве Марии, но больше таких, где упоминается кто-либо один. Так, в деревнях Иломантси повитуха просила Укко (или Деву Марию): "возьми свой золотой топор, чем разрубишь перемычки, малюток выпустишь на волю".

Интересно, что в русских деревнях Заонежья в прошлом веке были записаны более яркие примеры христианизированных заговоров при "отпуске" свадьбы: колдун, обращаясь к Отцу, Сыну и Святому Духу, Пресвятой Богородице, Иоанну Предтече, Михаилу Архангелу, Пророку Илие, Апостолам, Евангелистам, просит их благословить его и приказывает огородить молодых сначала железным тыном, затем булатным и пустить вокруг "князя и кня-жи". Возможно, именно под влиянием своих ближних русских соседей, карелы тоже стали пользоваться аналогичным способом христианского освящения своих заговоров.

Традиционная заклинательная поэзия карелов уже в записях XIX в. выгодно отличалась от аналогичного фольклорного жанра соседних (в том числе финского) народов своей художественной образностью и глубоким мифологическим содержанием. Но от того насколько поэтичны и содержательны заговоры и заклинания, насколько подробно и убедительно изложены в них "первопричины" болезней, зависело, насколько сильнее оказывается психотерапевтическое воздействие. Поэтому так важно было для знахарей ( и других колдунов) знать "правильное слово", т.е. нужные заговоры и заклинания. Не случайно Вяйнямейнен, поранив топором ногу и не сумев остановить кровотечение, был вынужден пойти на поиски недостающего слова.

Однако магическая сила заговоров заключалась не только в "правильных" словах. Талантливый знахарь, прежде чем начать чтение, например, кровоостанавливающего заговора, уже невольно концентрировал свою силу воли и, по мере чтения, все более входил в экстатическое состояние, отчего, надо полагать, резко усиливалось психотерапевтическое и биоэнергетическое воздействие его на пациента. Таким образом, знахарь-колдун, верящий не меньше других в магическую силу своих колдовских атрибутов и заговоров, тоже, несомненно, поддавался гипнотическому воздействию совершаемого им же обряда, поэтому весь (буквально душой и телом) мог отдаться лечению больного.

Именно на эту особенность финско-карельского знахарского искусства указывал еще в 1832 г. ЭЛеннрот в своей диссертации "О магической медицине финнов" (Om finnarnas magiska medicin): "Первоначальное назначение "техницизма магий" заключалось в психическом воздействии как на самого колдуна-заклинателя, так и на присутствующих - особенно на больного, все это вместе взятое должно было способствовать изгнанию "зла" и избавлению от болезни".

Действительно, чем сильнее люди верили в колдовское могущество знахаря, в его знания и умение, позволявшие ему с помощью сверхъестественных сил и рациональных средств не только защитить, уберечь своего подзащитного от злых духов и недоброжелателей, но и помочь ему излечиться от недугов, тем эффективнее оказывалось врачевание. Правда, рациональные средства, как правило, тоже наделялись сверхъестественными свойствами либо на стадии приготовления, например, лечебные снадобья при помощи заговаривания, либо непосредственно по ходу применения - хотя бы также заговорами. Даже самые, казалось бы, простые практические действия обычно сопровождались соответствующим заговором, при малейшей возможности применялись магические атрибуты (например, при массаже больного места).

Элементарными, а то и довольно основательными навыками самолечения и врачевания еще не так давно владело большинство карелов. Однако далеко не всем удавалось, видимо, вылечивать (при господствовавшей в прошлом и до их пор еще не забытой мнительности) не только чужие болезни, но и свои недомогания. Не всегда помогали даже магические атрибуты и заговоры. Пишущий эти строки оказался в 1952 г. очевидцем, как жительница дер.Дворцы (ныне Марциальные Воды) М.Н.Родионова лечила свою родственницу от "тиуна" (радикулита): топором "рубила" голик на пояснице больной - сначала на пороге в сени, затем на пороге в избе и закончила на пороге в горнице; каждый раз она что-то бормотала про себя. Как бы то ни было, но больная почувствовала себя лучше, оказалось, что хозяйка дома действительно слыла "знающей"

Совершенно отчетливо проявлялась "магическая" (на первый взгляд) сила карельских знахарей - психотерапевтов в лечении мужской импотенции, довольно часто наблюдающейся у новобрачного в самом начале его супружеской жизни. О таких случа-ях,происходивших в основном под влиянием страха "порчи" и мнительности, карелы говорили, что молодых "в костер положили" "pinoh pantih (pino - поленница). Насколько велика была сила мнительности в прошлом видно на примере начала 1920-х гг.: в одной из святозерских деревень женился бывший (в гражданскую войну) "комиссар" П.Б., без венчания и свадьбы, ограничилась скромным застольем. Из соседней деревни заглянул на "комиссар, скую красную свадьбу" М.А., известный в округе колдун. Жених запретил родне угостить колдуна, тот постоял и ушел. Но утром узнали, что баню для молодоженов топить, не надо. То же - на второе утро, и на третье ... П.Б. пришлось смириться и поехать к М.А. лечиться. В бане М.А. попарил "комиссара", дал попить заговорен, ной воды, и П.Б. вернулся к жене здоровым. В этом, как и во многих других подобных случаях, основной причиной болезни (импотенции) новоявленного мужа считалась обычно "порча", которую якобы навел на него какой-нибудь недоброжелатель. Согласно общепринятым представлениям, оказаться "уложенным в костер" было совсем не так опасно, как могло бы случиться при более серьезной "порче". Например, кто-нибудь из новобрачных (чаще, конечно, это была молодуха) мог сразу или вскоре после свадьбы заболеть, и причиной, по общему мнению, являлась "порча", в случаях же внезапного охлаждения в отношениях новобрачных друг к другу тоже видели воздействие "порчи". И если от импотенции сравнительно легко мог вылечить, в сущности, любой колдун (правда, предпочитали искать исцеление у того, кого подозревали в "укладывании в костер", и колдуны от такого авторства обычно не отказывались, а, напротив, сами верили в свою вольную или невольную вину), то более серьезные недуги и напасти приходилось лечить уже настоящим знахарям, да и тем не всегда это удавалось. Не случайно ведущие роли на карельских свадьбах поручались лучшим знатокам сберегательной магии (патьвашке, свахе - "шуаяннайни", причитальщице - "иткеттяя"), к тому же и все участники свадебных торжеств обзаводились оберегами, соблюдали всякие предосторожности и т.д. При этом риск подвергнуться "порче", "сглазу", а также воздействию злых духов в первую очередь грозил самим вступавшим в брак - жениху и невесте, поскольку, по традиционным религиозно-магическим представлениям, именно они оказывались наиболее беззащитными: их личные духи-покровители "халтиа" (букв, "властелин", "хозяин"), которые имеются у каждого человека, в такой экстремальной ситуации, как свадьба, временно покидают своих подопечных в связи с переходом их в новое социальное положение. На такой религиозной почве люди легко поддавались страху "порчи" и малейшее неприятное ощущение могло вызвать подозрение в "порче". Для этого и приглашались на время свадьбы максимально надежные охранители-колдуны с их "отпусками", оберегами, заговорами и знаниями, чтобы новобрачные были уверены в своей безопасности. Кстати, авторитет патьвашки был, можно сказать, прямо пропорционален количеству благополучно живущих супружеских пар, свадьбой которых он руководил. Таким же образом определялся авторитет знахарей - количеством успешно вылеченных людей (особенно таких, кто тяжело болел) и повивальных бабок - не просто количеством принятых родов, но и числом благополучно растущих детей, которым она помогла появиться на свет. И авторитет зависел не столько от удачливости колдунов (хотя это тоже имело значение), сколько от их профессионализма и таланта.

В отличие от простых смертных, из которых почти каждый был знаком с многими приемами и средствами самолечения и оказания первой помощи при ранениях, ушибах, ожогах, простудах и т.п., знахари владели, благодаря обостренной наблюдательности и любознательности, не только более обширным запасом знаний, главным образом перенятых от старых знахарей (родственников), но и дополняемых собственным опытом, накапливавшимся по мере развития лечебной практики. Однако главное и принципиальное отличие карельских знахарей заключалось не в сумме знаний по врачеванию, а в особых способностях, которые раньше были присущи в основном шаманам.

Правда, за последние, XVIII-XIX вв., о сохранении у карелов знахарей шаманского уровня у нас сведений нет. Известно лишь, что иные колдуны (знахари, патьвашки и др.) в наиболее ответственные моменты обряда могли вводить себя в состояние аффекта. В таком состоянии колдун становился одержимым своим личным "халтиа" (по-карельски: "haltioitui") и магические способности его сильно возрастали. По крайней мере, сами колдуны (в том числе знахари) и присутствовавшие при этом так считали.

Позволим себе привести примеры живучести подобных представлений среди старых карелок. Одна из них - Фекла Савельева Ларинен (родилась в 1905 г. в дер. Рёхё, проживала в 1975 г. -время нашей беседы - в Кестеньге) в годы войны была эвакуирована в Архангельскую область. Там однажды зимой председатель колхоза заставил ее, несмотря на болезнь {воспалилась нога, и поднялась высокая температура), поехать с двумя подростками за сеном на лесной покос. В сущности, ей одной пришлось грузить все три воза, к тому же мальчики, как только их возы были нагружены и увязаны, сразу отправились домой. На обратном пути Фекла Савельевна была вынуждена еще раз перегрузить сено, когда воз опрокинулся ... Словом, поездка оказалась чрезвычайно мучительной, так что нетрудно представить эмоциональное состояние больной женщины: таких потоков проклятий и брани в адрес всех виновников ее мук - от председателя колхоза до высших руководителей воюющих государств - архангельская тайга вряд ли слыхивала. С трудом добравшись до деревни и поспав ночь, Фекла Савельевна проснулась утром ... здоровая: жара и болей в ноге как не бывало. Сама она объяснила это чудо выздоровления вполне рационально: "нервы встряхнулись - кровь всколыхнулась, кровь всколыхнулась - хворь прошла". Однако к столь простому объяснению Фекла Савельевна тут же с гордостью добавила, что у нее такой сильный "халтиа", что если кто-нибудь наведет на нее болезнь, то она с помощью своего "халтиа" повернет эту болезнь на самого недоброжелателя. Другой пример тоже связан с традиционным представлением о личном духе-покровителе и его значении для самолечения. Жительница Кестеныи Степаннда Алексеевна Кемова, дочь известной в научных кругах хранительницы северно-карельских (олангских) традиций Марины Такало, была во время моего посещения в августе 1993 г. настолько нездорова, что вызывали "скорую помощь". Потом Степан ила Алексеевна, когда кризис прошел, объяснила свое длительное недомогание тем, что "халтиа" уже не может ей помогать как прежде, потому что у нее выпали зубы (возраст С.А.Кемовой - 81 год). Действительно, у карелов широко бытует поверие, что хорошими колдунами (знахарями, патьвашками и т.д.) могут быть только люди со здоровыми зубами.

Итак, можно, вероятно, действительно говорить о способностях знахарей-колдунов оказывать разнообразное воздействие на себя и на окружающих, включая, разумеется, больного, которого он лечит. Более того, 'применяемые при лечении устрашающие религиозно-магические атрибуты помогали целителю, всецело верившему в их силу, еще увеличить мощность своего энергетического воздействия на пациента. В то же время не следует забывать о психологическом воздействии, которое оказывают на больного поведение и "слово" знахаря, его резко возросший в эти минуты авторитет и колдовские атрибуты. Таким образом, если учесть еще и другие лечебные факторы (парную баню, массаж, мази, прочие снадобья и т.д.), пациент оказывается объектом настоящего комплексного врачевания - лечению подвергался весь человек в целом, а не только его больное место или только его болезни. В наше время подобные методы лечения (например, биоэнергетику) используют экстрасенсы. А наши предки, оказывается, не одну тысячу лет лечились такими эмпирически открытыми природными средствами, и даже их сакрализация приносила пользу людям. И хотя многое они не умели "научно" объяснить себе, применять эти средства и ладить с природой они могли. Жаль только, что мало кто из карелов (и не только карелов) теперь помнит прежний опыт.