Леший и пастух

Н.А.Криничная
(по материалам северно-русских мифологических рассказов, поверий и обрядов)

В мифологических рассказах и поверьях леший, подобно Пану или фавну, другим персонажам античной мифологии, изображается, в частности, как покровитель домашнего скота, пастырь стад . Эта же роль в определенный период принадлежала и Волосу (Велесу). Последний упоминается уже в "Повести временных лет" под 907 г., где речь идет о договоре князя Олега с греками: "<...> и мужи его по Рускому закону кляшася оружьемъ своим, и Перуном, богомъ своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ, и утвердиша мирь". Волос принадлежал, по-видимому, к богам общерусским, его идолы стояли в Киеве (на Подоле) и в Новгороде. Со временем Волос был в известном смысле заменен христианским покровителем скота св. Власием, а также Георгием Победоносцем (Егорием) и Николаем -угодником (Николой). Однако персонажи христианской мифологии не смогли вытеснить из традиции своего архаического предшественника, каким предстает из рассказов, поверий и обрядов леший. Хотя на роль лешего как покровителя пастухов уже и обращали внимание наши предшественники (например, Э.В. Померанцева, В.П.. Зиновьев ), все же эта ипостась названного персонажа специально не рассматривалась. Восполнить существующий в фольклористике пробел - цель нашей статьи. По крестьянским представлениям, стада пасет не столько пастух, сколько леший. Поэтому совершались особые обряды, регламентирующие форму их взаимоотношений. О том, как заключался договор пастуха с лешим, сохранились разрозненные и фрагментарные сведения. Взятые в совокупности, они воссоздают картину этого языческого обряда лишь в самых общих очертаниях.

Как свидетельствуют мифологические рассказы и поверья, с началом пастбищного сезона, "на Егория" (23 апреля по ст.ст.) или "около Николина дня" (9 мая по ст.ст.), после ритуального "обхода" стада "с крестами", пастух, загнав скот в лощину, усаживается на осиновый пень или на старую березу и трижды взывает к лешему посредством той или иной магической формулы типа: "Царь лесовой, всем зверьям батька, явись сюда!". Далее следует обещание приношения, которое заключает в себе определенный магический смысл: "Иди покажысь, так еичо дам красное." - "Великому ли показаться?" Он (пастух) скажет: "Вроде человека кажысь" Он. вроде человека и покажется. Пастух спрашивает: "За много ли будешь пасти? Я тебе еичко дам. Каким манером тебе положыть?" Имеется в виду первое яйцо, полученное от попа во время тосования в первый же день Пасхи. Яйцо преподносилось в том случае, когда он имел фитоморфный облик: "Как в лес дешь и кака береза на тебя глянет - под положи яйцо, гостинец и все будет хорошо: тогда, куда скот ни пойдет, все будет возвращаться".

Пастух (или охотник) при договоре с лешим использует именно яйцо. И это не случайно. Ведь яйцо, равно как и зерно (хлеб, лепешки), участвует в извечном круговороте жизни, свидетельствует о ее нескончаемости. Оно сохраняет, содержит и воссоздает жизнь. Как символ воскресения применяется ив христианской обрядности, во время празднования Пасхи и после нее Передавая лешему при договоре с ним яйцо, пастух (или охотник) как бы обеспечивал усиление и даже обновление жизненной силы "хозяина". Впрочем, иногда посредством яйца закрепляется договор пастуха с лешим. Оба "съедали" по половине яйца. Ту же семантику имеет и хлеб как эквивалент зерна (семени). Вместо яйца (или хлеба) возможна и передача лешему "одношерстной" (одной масти) скотины (обычно одной-двух коров). Шерсть (волосы) - вместилище души: и потому лешему, в сущности, отдавали душу животного. Вариант: при договоре с лешим особо оговаривается, какое число голов домашнего скота заберет себе леший в течение всего пастбищного сезона. Такая животина считается "завещанной", и в дальнейшем, при поисках пропавшей скотины, это обстоятельство будет учитываться. Договор пастуха с лешим заключался посредством строго определенной формулы-заговора, из которой нельзя опустить ни одного слова. Однако (и это подтверждает Н.Н.Харузин) текст подобного заговора в силу ряда причин, связанных с верованиями, никому не удалось записать . Договор пастуха, представлявшего интересы всего крестьянского "мира", подкреплялся индивидуальными прошениями каждого хозяина относительно сохранности своей скотины, особенно лошадей. При первом выгоне скота на пастбище крестьянин взывал к лешему: "Лес честной, царь богатый и многомилостивый! Спаси моих лошадок в поле, за полями, в лесу, за лесами, гае оне ходят, гуляют, росу выпивают, - тем оне сыты пребывают. Вот тебе, лес честной, хлеб-соль и низкий поклон".

Так или иначе по заключении договора леший, согласно мифологическим рассказам, "поставляет" пастуху помощника: "сидит пастух на осиновом пне, а перед ним целая артель врагов (разного ранга лесных духов. - Н.К.), а посередине один такой большой-большой. И спрашивает он пастуха: "Выбирай себе любово, который взглянется ".А пастух ему: "Выбирай сам, ты лучше знаешь своих-то!". Лесовой ему, подумавши, и говорит: "Бери вот этого, кривого, он тебе послужи." - "Ну, ладно." Кривой вражонок как схватит лозину, да как крикнет - и повалил скот по дороге... Или: "За хлеб-соль поставлю я тебе пастуха: утром ты из ворот выгони, - ввечеру придут к воротам сами, только во двор загони" В других мифологических рассказах стадо пасет лешачиха. Это высокая дряхлая старуха, опершаяся "ничком на палочку" и качающаяся, будто в дремоте, либо "жонка оборванная, ободранная". Но изначально пастырем стад является сам леший: "Те пастухи, которые знаются с лешим, вовсе не пасут скота, сам леший пасет"; "Они (лесные. - Н.К.) ведь у нас скот охраняют. А пастухи только присматривают".

Взятую на себя обязанность леший исполняет исправно: скотина ходит целый день, а к вечеру возвращается домой сытая, молока дает много, пока какой-нибудь случай не нарушит гармонии взаимоотношений пастуха с мифическим покровителем. Наиболее распространен следующий сюжет: хозяин прячет свою скотину и объявляет, что она пропала. Пастух сообщает об этом лешему. Тот "искал, искал, искал - не мок найти" (вариант: находит похожую). На другой день мужик выпускает свою корову на пастбище. Убедившись в обмане, леший гневается: "Скотина дома, а у меня сколько трудов вышло. Я всю вселенну обежал". Кара постигает пастуха незамедлительно: "Он (леший) ево (пастуха) вицей стегнул и опустил на землю. Он бес памети лежал". Или: "Пастуха взял ... да лесина была; надвое он ращепнул эту лесину, да в рощеп и всадил" (эта форма мести лешего в мифологических рассказах довольно устойчива, хотя есть варианты, где эти персонажи как бы меняются местами). В другом случае мужик нарушает запрет не ходить смотреть стадо, когда оно "выгнано". После этого скот перестает сам ходить в лес.

Но чаще в мифологической прозе речь идет о беззаботной жизни пастуха, которому покровительствует леший: "А он сам в лес не ходит, а коровы два километра, дальше не заходя в лес. Ен весь день дома, дак. Я нонь в одиннадцать часов пошла в магазин, а ен там, весь день кошли плетет да лапти" ; "Днем? А тут просидит с намы вот тут. Мы косим, а он отдыхает тут. Чай пьет, тут это пообедает, отдохнет полежит. Он не выходил на пастбише вслед коров" . Вместе с тем пастух может в любое время вызвать ту или иную "животину" из леса: "И вот выйду, - говорит, - куда к лесу или на лужайку; каку лошадь мне надо, таку мне и оттуда, из лесу." Отец и говорит: "А кто это пришлет?" - "А это, -говорит, -лесные" . В быличках подчас возникает пасторальная картина из крестьянского быта на тему возвращения пастуха со стадом: "А он пойдет, бывало, выстанет вот выша дороги туды, на крежик, и вот начнет трубить. А как трубил, там уж как вот музыкант играет на всяки (лады), как сумеет, так и он тоже. Такие трели выходили, прямо даже не знаю. Вот когда он выстанет туды на креж, протрубит, где-то с час - вот коровы ... Придет и скажет: "Вот уже пошли". Идет и идет, корова за коровой, пойдет, пойдет. А до последней как доходит: "Ну ладно, до свиданья, я с вамы насиделся. Я пойду домой".

Магическую власть над стадом пастух, согласно народным верованиям, обретает прежде всего посредством особого обряда, который в различных локальных традициях называется "отпуском" или "обходом". Это языческий обряд, сводящийся к троекратному обходу стада с определенными магическими атрибутами (например, три прута рябины, ели и сосны, камень, зажженная свеча, чашка с водой, топор, серп, коса и т.п., а также пастушья труба и батог). Иначе говоря, помимо важнейших элементов природы: земли (дерево, камень),огня, воды, железа - используются сакральный музыкальный инструмент и сакральный жезл. Действо сопровождается произнесением заговора (молитвы). Этот обряд совершался при первом выгоне скота. Одной из его целей является магическое возведение различных "оград-изгородей" вокруг стада: железной, булатной, каменной, огненной, водной и т.п. Предполагалось, что животные благодаря этому будут защищены от любых вредоносных сил. Употребление же в ритуальном обходе стада веток священных деревьев как бы символизирует невидимое присутствие самого дешего, во всяком случае, посредничество между ним и человеком. Иногда "отпуском" называется и текст соответствующего пастушеского заговора, особенно закрепленный на письме. "Отпуск" -это и некое материализованное воплощение магических слов и атрибутов. Например, воск ("катышек") с закатанными в него шерстинками животных, составляющих стадо; на него в процессе совершения обряда "отпуска" наговариваются особые заговоры, призванные обеспечить единство и целостность (сохранение численности) стада в течение всего пастбищного периода, согласованность действий животных с волей пастуха . Однако по мере развенчания лешего и вытеснения его персонажами христианской мифологии, что особенно наглядно проявляется в заговорах, "отпуск" ("обход") постепенно начинает осмысляться как оберег от былого лесного божества. Происходит обращение (по терминологии В.Я.Проппа.- Н.К.) обряда и связанных с ним представлений. На основе этого обращения формируются поверья, что леший, воспользовавшись неточностью в произнесении заговора или несоблюдением какой-либо формальности при совершении обряда и разгневавшись на людей, желающих силой магических слов и действ ограничить его власть над скотом, нашлет диких зверей на стадо, побольше скота заведет в глубину леса к себе. Вот почему, по утверждению Н.Н.Харузина, крестьяне предпочитают "отпуску" договор с лешим . Как видим, с течением времени одно противопоставляется другому, тогда как по своей семантике договор и "отпуск" эквивалентны, хотя в последнем случае роль лешего уже завуалирована. Так или иначе пастух - посредник между мирами, между лесом и стадом, лешим и людьми хозяевами домашних животных. Функция покровителя зверей, которая некогда принадлежала исключительно тотемному персонажу, теперь делится между лешим и пастухом или "знающим" человеком.

Уже в 70-е гг. XIX в. П.С. и А.Я.Ефименко обратили внимание на особые представления русских и карелов о "должности" пастуха. Так, П.С.Ефименко отмечает, что последний на Севере, в частности в Архангельской, Олонецкой губ., воспринимается местными крестьянами как колдун . В свою очередь, А-Я.Ефименко констатирует, что у карелов пастушество считается самым священным занятием . Можно говорить даже об определенной специализация, локально закрепленной за жителями конкретной местности. Так, на Севере пастухи - чаще всего ваганы, т.е. коренные жители побережий Ваги, притока Северной Двины ("Ваганы жили меж Каргополем и Архангельском в захолустном месте" ). Пастушество у них служило традиционным отхожим промыслом. Ваганы, память о которых жива в Обонежье и поныне, обладали особым знанием обрядов и запретов. У карелов, по сообщению А.М.Линевского, пастухами-магами славилась Летнееконецкая волость, откуда "знающие" пастухи направлялись во многие, в том числе и в поморские, селения для совершения обряда "отпуска". Рассматривая данный институт, А.М Линевский в свое время отмечал, что "пастушество является ответвлением той стадии колдовства, когда оно еще не обособилось в профессию, а бытовало в каждой родовой группе" . Впоследствии в трансформированном виде этот институт сохранялся и в сельской общине. Отголосками его служат не только определенные обряды, обычаи, поверья, но и нормы, запреты, регламентирующие поведение пастуха в лесу и в деревне. Они обусловлены, во-первых, его взаимоотношениями с лесными духами и боязнью навлечь на себя гнев "хозяев", во-вторых, осмыслением каждого жеста и действия пастуха как своего рода гомеопатической (имитативной) магии, по "образцу" которой вызываются к жизни те или иные ситуации, связанные с пастушеской практикой.

Приведем основные правила подобного этикета.

Согласно мифологическим рассказам, сам леший налагает и пастуха запрет ходить смотреть стадо, когда "оно выгнано".

В течение всего пастбищного периода нельзя "бить скот"-если "окровавить поскотину", то зверь, по наущению лешего, станет "пакостить. Существует также запрет на продажу скота из стада в продолжение лета: "Вот летом, когда пастух пас, со стада нельзя было уж корову продать, до осени" . И это не случайно Ведь численность стада находится под контролем лешего.

Нельзя даже ненароком погубить кого-нибудь из птиц и зверей, в том числе самых мелких, - расплата последует незамедлительно: "Дак вот поди ни на кого не наступи и ничего не сделай, а как только маленько проштрафился, дак пришел - кверх ногами лежит <скотина>. Нету, задавлена. (А кто задавит?) - А так кто задавит-то? Вот задавит леший" . По этой же причине пастуху нельзя ломать деревьев, даже веток; для костра он использует лишь валежник. Ему же запрещалось собирать ягоды: "Пастуху в лесу, правильно, ягоды не собирать, не рвать ничего, особенно черные ягоды, да вообще никакие" . Он может есть только ягоды, собранные другими. Нельзя нарушить и целостность изгороди: иначе на скот будет нападать зверь: "Вот изгородь когда перестават (перелезает), не надо ломать жерди. Жердь сломишь, ежели в отпуску пасешь, -и вот на тот раз пошевелит звирь.

В течение всего пастбищного периода пастух, равно как и охотник, не должен был стричь себе волосы или ногти, в которых, по народным верованиям, содержалась жизненная сила человека, магическая и физическая. Нарушитель этого запрета ослаблял свою жизненную силу: "И вот за лето у его ногти выростут и борода вот така выростёт. Ен больше не бриет, когда пасет". Аналогичный запрет распространяется и на животных. Так, например, шерсть у овец не чешут, пока их пасут.

Табу налагалось и на прикосновение к атрибутам пастуха - к трубе и батогу (палке, "вице", плети, кнуту, хлысту):"У пастуха труба была. Если он придет, эту трубу поставит, положит куда-нибудь, на лавку или куда-нибудь, то никому нельзя ее трогать, пока он сам не возьмет" . Ведь под берестяной обвивкой пастушьей трубы, изготовлявшейся из священного дерева, нередко закладывался "отпуск", материализующийся в восковом наговоренном "катышке" либо в рукописном пастушеском заговоре. Согласно карельским и финским поверьям, в нее впервые трубили, когда лес войдет в полную силу, иными словами: когда появится лист на дереве и трава на земле . Функционально тождественным трубе является рожок - на прикосновение к нему также налагается запрет. В одной из быличек леший "просто вот взял да голову отвернул" у пастуха только за то, что последний дал свой рожок ( а в нем был положен "отпуск") поиграть милиционеру. Особое отношение наблюдалось и к батогу пастуха: "Вицу надо было беречь свою. Так вот сделают вицу, так уж эту вицу берегли. Это вица называется хлыст. Оны делали выша себя большущую вицу, обычн с березы, конечно. А может, и рябинова была". Ветки священных деревьев, используемых в качестве кнута символизируют участие в пастьбе самого лешего. Возможны варианты: "Придет если пастух наймоваться, спрашивают: "У тебя длинный кнут есть?.."- "Есть!" - "А нету, дак тебя скот не будет слушать". Я в одно прекрасное время взял веревки - свил длинный такой (кнут), метров шесть. Там еще на самый конец привьешь коневьего волосу там несколько волосин, десяток. И тут удар-то небольшой получается, но тут очень большой хлопок получается так же, как из ружья, шибче".

"Коневий волос" в данном случае - знак зооморфного персонажа, облик которого нередко принимал и леший. В целом же батог в различных этнокультурных традициях, как отмечает Ю.Ю.Сурхаско, осмысляется в качестве жезла колдуна. Представления о трубе и батоге как магических атрибутах, обеспечивающих успех пастьбы, находят отражение и в мифологических рассказах: "Стал помирать пастух и говорит другому: "Я тебе, брат, оставлю наследство. Паси коров, медведь не съест ни одной, только слушай, что я тебе накажу, - дал ему трубу да палочку (курсив мой. - Н.К.) и приказывает, - вот до такого места коров прогони, да и назад воротись, и не ходи больше в лес, а как надобно коров домой гнать, в то время пойди, потруби - придут все домой". Он так и делал. Скот приходил сам домой, как будто его кто собирал" . Эти материальные вещи символизируют нематериальный, невидимый мир. Через них действует некая неосязаемая духовная сила. Причем эти вещи непосредственно соотносимы с магическими словами и даже взаимозаменимы. И потому простым людям дотрагиваться до трубы и батога нельзя.

Ряд предохранительных мер распространялся и на пребывание пастуха в деревне: ел он всегда из отдельной миски собственной ложкой. Хлеб брал только от "непочатого" каравая. В баню шел всегда первым, мылся один, парился только свежим веником. Белье надевал выстиранное, никем не ношенное. Спал всегда один. Пастух не прикасался к другим людям (не здоровался за руку, не боролся и т.п.). Известно также, что пастуху нельзя было видеть ни новорожденного, ни мертвого . Подобно жрецам, пастух некогда был обязан оставаться холостым (целибат). Во всяком случае, на весь пастбищный период он должен соблюдать половые табу. Это подтверждается и русскими, и карельскими, и ижорскими материалами. Ряд половых запретов, налагаемых на пастуха, отмечал в свое время Л.Я.Штернберг . Нарушение табу влечет за собой "порчу" "отпуска", за что пастух расплачивается либо собственной жизнью, либо жизнью скотины из своего стада: "Он отпуск испортил, его леший и захлыстал. Так и захлыстал дубиной до смерти" . Или: "Я раз сделал неладно - коровы одной нет. Медведь корову задрал".

Требование строгого соблюдения всевозможных запретов цель которого - обеспечить безопасность пастуха и сохранность "отпуска", в определенной степени распространялось и на хозяев домашних животных, пасущихся в стаде. Женщина или девушка не должна была появляться перед пастухом босоногой или "простоволосой", т.е. без платка на голове. От женщин и девушек, ухаживающих за скотом, требовалось соблюдение чистоты, особых гигиенических правил: "Когда утром вставаете и скотину пойдете гнать сходите возьмите воды, да там обдайтесь. И все. Это самое главное для скотины, для отпуска, чтобы было все хорошо" . Судя по карельским, более архаическим, материалам, женщинам не разрешалось присутствовать при исполнении обряда "отпуска". Мужчинам же полагалось стоять вокруг ограды (но ни в коем случае не заходить за нее), причем они должны быть в чистом белье, вымыты в бане и накануне дня совершения обряда не иметь coitus . Приведенные факты дополняются финскими источниками: мужчины, сопровождающие стадо в первый день выгона скота, согласно обычаю, одеты в белопятнистую одежду - тогда родившиеся на будущий год телята будут белопятнистыми . Уподобление людей и животных друг другу, имеющее здесь место, вновь напоминает о тотемистических истоках пастушеских обрядов, о преемственной связи между тотемным персонажем и образом лешего и,в конечном счете.об известном тождестве мифического покровителя стад и пастуха. Сходство последнего с лешим обнаруживается даже во внешнем облике. Как и дух-"хозяин", пастух обычно одет в серый домотканый кафтан, подпоясан кушаком, обут в лапти. За спиной у него - котомка (холщовая сумка, берестяной кошель), в руках - батог (дубина, кнут). Правда, в отличие от пастуха, леший уже не изображается с музыкальным инструментом. Однако этот атрибут приписывается, например, Волосу, предстающему в украинской мифологии с сопилкой (флейтой, свирелью) в руках, или Пану, неотъемлемой принадлежностью которого является сиринга (пастушья флейта" многоствольная пастушья труба).

В роли представителя духа-"хозяина" иногда выступает и "знающий" человек, который дает пастуху "отпуск" либо учит, как обрести магическую власть над стадом, соблюсти этикет во взаимоотношениях с лешим: "А потом она (бабушка. - Н.К.) взяла яйцо, пошептала на яйцо это. Говорит (пастуху): "На вот это яйцо и найди самый большой муравейник в лесу и раскопай его до самого дна, и туды это яйцо и положи" .

Правда, наряду с быличками, бывальщинами и поверьями о наступившей вследствие соблюдения подобного обряда беззаботной жизни пастуха встречаются и бытовые рассказы, в которых повествуется о его разочарованиях: "Ну, и я начал пасти - ко мне повадился медведь старый. <...> Ну, и распотрошил он у меня пять коров, не сразу, конечно, ну, сначала одну, потом другую, недели через три, потом третью и пять коров так ... Так я не стал этому верить. Все оттуда вытаскал, из муравейника, все выбросил, это яйцо все выбросил, все в костре сожег. Но это свидетельство находится уже за пределами собственно мифологической прозы. Тем не менее заговоры крестьянина с мольбой о сохранении стад, обращенные к белому или серому волку, к "честному леса" в даже к св. Егорию, еще долго удерживались в традиции. В мифологических рассказах и поверьях леший, однако всегда предстает чудесным помощником пастуха или хозяев домашних животных. В известной мере, и особенно в поздней традиции, он выступает и как их антагонист. Может, например похитить у людей скот, прежде всего у тех, кто сам посылает свою "животину" к лешему: "и начали гнать - эта ярочка у меня втеки. Я и скажи: "Тебя леший от меня унесе, этой ярочки моей! Хоть бы леший унес дьявола, надоела хуже горькой редьки!". Сразу ярушка потерялася - не могу ярушки нигде найти - сразу". Или: "Одна хозяйка погнала на волю овец. А они со двора не хотели выходить Она и говорит: "Идите вы к лешему!". Овцы вышли, а одна убежала и вечером не пришла.Искали, искали овцу - не нашли". Похищение в мифологическом смысле эквивалентно смерти. Иногда, по заверениям рассказчиков, стоит только произнести слово, как произойдет противоположное тому, что в нем утверждается: "А ведь только сказала: "Никуды не уйдё". А поискала дак его (теленка. - Н.К.). (Собиратель: Так что, его леший водил?) Будто не леший, так кто? Не леший водил, так кто же? Вот тако слово" .

Пропажа скотины может быть вызвана и тем, что она попала на тропу лешего, на его след, - в таком случае ей ни за что не выйти из леса. По-видимому, след в народных верованиях "приравнивается" к тени или отражению и подобно им осмысляется как душа, дух, чем и определяется подобный результат.

Иногда скотину удерживает леший, приняв фитоморфный облик. Согласно некоторым быличкам, животное стоит на одном месте, у определенного дерева, и никуда не отходит, хотя трава вокруг него давно съедена: "Иди, - говорит, - лошадь стоит там у большой березы, на межине". И я пошел, говорит, лошадь стоит. Траву выгрызла всю до земли, и такая, ну, выголодалася вся, (шатаитсе даже". Или: "Везде искали, нашли в лесу. Ходит возле дерева, ревет, есть хочет. Вокруг дерева земля черна стала. Она всю траву съела, а не уходит от дерева" . По поверьям, заблудившееся животное будто бы привязано к дереву, а заблудившийся человек все время возвращается к одному и тому же дереву в том случае, если оно является жилищем или эманацией самого лешего. Не случайно, по свидетельству одного из рассказчиков, остановившиеся у ели услышали, как там вдруг нечто "зачудило, зашумело" и "зачало" драть науськанную людьми собаку, а затем засвистело61 (свист-признак лешего).

В других мифологических рассказах повествуется о том, что пропавшую "животину" никак не могут найти, утверждая при этом, что леший "закрывает", т.е. как бы помещает ее в параллельный мир: "закрыли ее, и все - не придет корова домой, закрыли (курсив мой.-Я.АГ.). Пока вот не сходить, чтобы это вот ("отведать".-Н.К.), ни за что не найти. Вот мимо ходишь, а не найти и все" ;"А хозяйка вицей так ударит да и заругается. Вот лесовик и взял. Взял и спрятал (курсив мой. - Н.К.): "на, пожалуйста, живи без коровы!". Ага! Дак плачет" . Впрочем, подобная мифологема может содержать в себе и некоторые реалистические мотивировки. "Хозяин" так "запихивает" лошадь или корову в лесную избушку что для вызволения животного приходится разрывать землю, увеличивая проход в постройку: "Запиханы эти две коровы в избушку. Пришел к избушке - никак коров не выгонить. Потолок-то низко, а обратно-то не вывести. Я, говорит, все высыпал, все выпростал каменьем, выкопал землю, коров выгонил. Кое-некое выпихал, вывалил - и домой" . Леший уводит домашнее животное в такое глухое место, которое обычно труднодоступно,-на тайник", куда можно добраться лишь "на парусе" . Иногда те, кто ищет пропавшую скотину, даже слышат ее колокольчик, зовут к себе - но напрасно: "Корова наша по лесу кругами ходила. Мы ее искать стали, девять часов за ней по лесу ходили. Слышали, как колокольчик звенит и кто-то посвистывает, мы за колокольчиком бежали. А свистел, видать, дедушко, вел корову за собой". Эта корова, вернувшись домой, "чуть засвистит где - уши натопырит" .

В некоторых мифологических рассказах леший напускает диких зверей (медведей, волков) на домашний скот, "когда пастух не хорош", т.е. пренебрегает нормами пастушеского этикета, в частности, бьет скотину "без толку и ругается черным словом" . Или же дикий зверь сам, без ведома лешего, заламывает "животину": "Приходил раз лешой и говорит: "Я вашу лошадь не брал, - говорит, - а мой бык свалил (бык - это медведь)" .

Так или иначе при пропаже скотины крестьянин сам или с помощью "знающего" человека стремится вернуть даже из параллельного мира свою "животину". "Скотина ему слишком дорога, слишком большое подспорье в его хозяйстве, требующем от него так много хлопот и жертв, чтобы не решиться совершить ради нахождения ее и грех, чтобы не побороть свой страх, который он испытывает, подходя к лесу", - отмечал исследователь крестьянского быта Н.Н.Харузин. Особенно безвыходна ситуация, когда накануне пахоты теряются лошади: "Кони ушли, все стадо ушло, за Лешево болотце, туды. <...> Людям надо кони пахать, махать, боронить, а коней найти не могут" . Помимо обычных поисков пропавшего животного, крестьянин предпринимает более действенные" с его точки зрения, хотя и греховные (но это лишь с позиций христианства) меры: совершает обряд "отведывания", или "отворачивания". Для этого сам хозяин или "знающий" человек, к которому он обращается за помощью, отправляется на переговоры к лешему. По народным верованиям, они могут состояться лишь в определенное время: "ночью пошли, ночью только ходили", "в двенадцатом-одиннадцатом часу" или же, наоборот, "рано утром на заре", "на утренню зорю", "утром до зари". Причем "отведывать" идут не просто в лес, а на росстань, перекресток, распутье, где сходятся или перекрещиваются дороги: "Выходить, что ли, на две ли, на три дороги, чтобы в лес входили и оттудова" . Это делается ради определенной цели: "след перекрыть росстани-дорожки". Напомним, что на росстани некогда хоронили покойников. Не случайно в народе долго удерживался обычай, в соответствии с которым на распутье останавливались и обязательно крестились из какого-то суеверного страха. Кстати, представлениями о локусе лешего как о потустороннем мире обусловлен обычай, согласно которому, отправляясь на лодке, чтобы "отведывать" пропавшую скотину, ехали задом наперед, т.е. вперед кормой.

Здесь, на росстани, обычно и вызывали лешего, снимая шапку (знак лишения себя магической силы; покорности) и кланяясь.

При этом обращения могли иметь различную семантическую окраску. В одних подразумевался прежде всего "обитатель" росстани: "Кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец" В данном случае леший идентифицировался с покойником, что вполне закономерно: мифический тотемный предок, будучи архаическим предшественником лешего, сменяется просто мифическим предком. В иных же рассказах и поверьях к лешему обращаются как к покровителю животных: "Царь лесовой, всем зверьям батька, явись сюда!" . Подчас же в образе лешего персонифицируется лес "Не нать "лешим" звать, а "лес праведной" нать звать". Вместе с тем леший осмысляется и как "главный" над всеми лесными духами: "Лесной князь, выдь сюда, помоги моей беде ... . В ответ леший либо появляется вдалеке, либо выдает себя приближающимся шумом леса, либо окликает: "Зачем пришел? Что нужно?" . Первый вопрос, задаваемый в этом случае крестьянином, была ли "завещана" лешему пропавшая скотина. Если "животина" была ему "завещана", то ее хозяину остается лишь примириться со своей утратой: вернуть пропавшую корову или лошадь уже невозможно. Если же леший похитил скотину, ему не "завещанную", то у крестьянина еще есть надежда вернуть ее. С этой целью похитителю сообщаются приметы пропавшего животного: "Вот, говорит, придешь его вызывать, нать чтобы не сманить, правду сказать, какая шерсть у животного, всё это!... А как не скажешь правду, там шум пойде по березам, по лесу, дак пойдё. А как правду скажешь, он ничего худого не скаже и скотину отдаё -найдут" .

Однако, чтобы добиться такого результата, хозяин совершает жертвоприношение - "относ" лешему. Взяв завернутое в тряпку или в бумагу яйцо и положив его, иногда вместе со ржаными лепешками (хлебом), на левую руку, он оставляет приношение на перекрестке. В некоторых локальных традициях этот обряд включает в себя и другие магические действа: хозяин пропавшего животного кладет "на росстани" десять яиц, ковригу хлеба, кусок сала и становится к "относу" спиной. Знахарь, проводя по земле черту вокруг крестьянина с целью обезопасить от воздействия духов заклинает их разными голосами, после чего хозяин, не оглядываясь, возвращается домой. Бытует и несколько иная версия: "относ" (хлеб-соль или различные, уже трансформированные эквиваленты: пирог и вино) кладут на пень, который нередко осмысляется в качестве эманации лешего. Или: "на росстань" бросают крест из лучины и кладут на дерево, на сук, "кромушку хлеба", прибавив к этому "щепотку чаю да несколько кусков сахару". Приношения состоят в основном из яйца и хлеба, которые, как мы уже говорили, имеют определенную семантику. Причем известно, что на хлеб наговаривали магические слова заговора: "Встану не благословясь и пр. В чистом поле стоит зданье, в зданьи двенадцать нечистых духов, один старше всех, я им покорюсь: нечистые духи, пригоните милую скотину (к такому-то месту). Положив "относ", приговаривали: "Лесной хозяин! Вот тебе гостинцы, прими (от такого-то) и пригони милый живот скотинушку," - после чего кланялись три раза на три стороны, или девять раз по три на три стороны . Или же трижды произносили просьбу: "Это возьми, а телку отдай" ; "Возьмите дар, возьмите и домой скотину спустите, нигде не задержите, не за реками и не за ручьями, и не за водами" . Правда, в некоторых мифологических рассказах просьба вернуть животное ограничивается вербальной магией: "Вот я на этот песочек (место, откуда исчезла ярочка. - И.К.) пришла и сказала: "Леший-батюшко, мою животину взял, дак отдай ее обратно. Я тебе ничего худого не сделала"

Повелительная форма обращения к лешему, по мнению крестьян, усиливает магию слова: "Что же ты меня вызываешь?" - "А это я сама знаю! Вот у соседа коровы потерялись. Если взял -приведи к месту, на котором взял, чтобы к вечеру были коровы дома". - "Ох, каку ты службу" дала. Может, я не смогу". - "Нет, я приказываю. Ты должен слушать. Поди ты на свое место - ты мне не нужен". Лесовик и поднялся лесом, и засвистал, и пошел" Коллизия рассказа подчас имеет соответствие в заговоре: "(Лес праведной), животина моя, богом упомяненная, не продана, не отдана, записи не деланы. Чтобы в эту минуту выслать ей!"90 Причем мольба или приказ может сочетаться с угрозой выраженной чаще магическими действами и словами заговора! Пришедший на росстань встает к деревне лицом, а к лесу спиной и, нанеся на "белой щепинке" крестики, произносит: "Царь лесной, царица лесная, маленькие детушки, нянюшки, служанушки! Отдайте мою милу бажону скотинушку (или чоловика там). А не отдайте, так я закрещу вам дорогу и не дам ходу по лесам, по горам, по водам и по всем сторонам. (Лучининку брось на росстань, чтоб кверху крестики были. Называется "закрестить")" . Не менее страшной для лешего, по мнению потерпевших, может быть и угроза "завязать лес". "Знающие" люди действительно завязывают в трех местах верхушки деревьев (ольховые ветки при этом ломаются, а березовые остаются целыми), приговаривая: "Если ты корову, лесовой хозяин, не вернешь, не покажешь нам корову, мы весь лес завяжем твой " .

Иногда угроза высказывается целому сонму языческих божеств: "Уведомляю я вас, что у раба Божьего (такого-то) потерялась бурая (или какая) лошадь (или корова, или другая скоти-нина - обозначить с приметами). Если найдется у вас, то пошлите, не мешкая ни часу, ни единой минуты, ни единой секунды. А как по-моему не сделаете, буду молиться на вас святому великомученику Божью Егорыо и царице Александре". Такого рода "прошение" пишут на бересте справа налево (причем обыкновенно только начало, а остальную часть заговора произносят) в трех экземплярах: один привязывают к дереву, в лесу, другой зарывают в землю, а третий бросают с камнем в воду . В данном случае за невыполнение просьбы лешему угрожает кара со стороны его же христианского дублера. Вот почему обращение за помощью к последнему, минуя языческих божеств, выглядит вполне закономерно и закреплено в обряде: поскотину обходят вокруг с иконой и служат молебен.

И все же свои упования на возвращение пропавшей скотины крестьянин возлагает преимущественно на лешего. Знаком того, что прошение услышано, служит, к примеру, исчезновение "относа": "Добрые люди подсказали, что делать. Мать состряпала пирог, вино купила. Пошли мы в лес, поставили на пенек. Отец отвернулся, три вички срубил, поворачивается, глядь, а на пеньке ничего нет .

Результаты обряда "отведывания" могут быть разными. Чаще пропавшее животное немедленно возвращается: "В этот день и корова вернулась - дедушке отпустил"; "На другой день только колоколы треща, к реке кони бежа, в один дух все. Вот как!". Или же "знающий" человек либо хозяин узнает от лешего, в каком месте скотина находится, где и когда ее следует искать. В других мифологических рассказах "дедупжо", если пропавшее животное не заклято, сообщает: "Нет в лесу. На Божьей воле ходит"98 ; "Ен мне сказал, что твоей овцы у него нету. Овца твоя за Стрельной" . Однако от лешего доводится слышать и дурные вести: крестьянскую "животинку" загрыз дикий зверь ("мой бык свалил") либо такой-то человек похитил, а затем зарезал ее и т.п. Во всяком случае, леший готов обежать "всю вселенную" в поисках пропавшей скотины. Подчас он оказывает крестьянину услугу и вне всякого обряда "отведывания": "Я, говорит, крикнула: "Лука Яковлевич, не видал ли ты - говорит, - коней наших? До того доискала день, дак не могу найти!" - "Ваши кони у Ригозера." А больше ничего не сказал. Я постояла-постояла: "Нешто мне к Ригозеру идти? Не знаю, где скажи, Ригозеро?" Говорит: "На щаниковску сторону этого ... через реку переход". Я опрястала: "Пойду щаниковской стороной". Вот, говорит, через реку перешла вот этой стороной нашей, иду, говорит, это старик жне на дороге. "Ой, да Лука Яковлевич, ты там был." - "Нет, - говорит,- я давно не бывал там, на наволоках". Лесной сказал. Пришли на другой день с мужем - кони у Ригозера".

Согласно некоторым мифологическим рассказам, к лешему обращаются и в том случае, если скотина возвращается с пастбища искалеченной, например, с вывихнутой или ушибленной ногой: "скачет на трех ногах". В таком случае знахарь, выявив причину, скажет: "А зачем же вы это ольховой палочкой ударили крестьянского коня? Зачем вы это делали?". Трижды упрекнув лешего за причиненное животному зло, знахарь приступает к лечению пострадавшего: наговоренной водой моет ему больную ногу. После трех таких процедур "конь пошел бегом" . Леший, уличенный во вредоносных действиях и пристыженный, нейтрализует их последствия. Со временем функции лешего (и, разумеется, Волоса) как покровителя домашних животных (в этом качестве лесной дух сближается с домашним: имеется в виду прежде всего хлевник или домовой-дворовой-хлевник) унаследовал св. великомученик Власий, осмысляемый в народных верованиях как "скотий бог", прежде всего коровий. Не случайно его икону ставили в коровниках и хлевах. Покровителем рабочего скота был признан Георгий Победоносец, а специально лошадей и табунов - Николай-угодник или святые мученики Флор и Лавр: их изображения помещали в (конюшнях, с правой стороны над яслями. Хранителем овец считается св. Анисим (иногда Анастасия). Роль покровителей птиц, пригодных человеку, взяли на себя сорок мучеников. Защитником же домашней птицы является Сергий Радонежский. В качестве сберегателей кур выступают св. Кузьма и Демьян, а гусей - Никита-мученик и т.д.

Роль же пастуха представлена как почетная уже в библейских сказаниях. Например, первым "пастырем овец" был Авель (Бытие. ГУ. 2) - сын Адама и Евы. Это занятие не утратило своего былого значения и между потомками Авраама. Иаков и его сыновья , а также Моисей, Давид и другие вели пастушескую жизнь. Библейские сказания повествуют о царях-пастырях. Со временем слово "пастырь" стало употребляться в иносказательном смысле применительно к правителям народов и священнослужителям: " И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием" (Книга пророка Иеремии. Ш. 15). В процессе своего становления христианство (и особенно народное), преодолевая предшествующие и сопутствующие ему языческие верования, в которых значительное место принадлежит духам-"хозяевам" животных, в известном смысле перераспределило роли этих покровителей между формирующимися персонажами новой мифологической системы. Однако оно оказалось бессильным вытеснить из традиции образ языческого покровителя животных, каким предстает в быличках, бывальщинах и поверьях леший, разделивший заботу о домашнем скоте с пастухом ("знающим" человеком).