Образы жизни карельской старообрядческой общины

О.М.Фишман
Обряды и верования народов Карелии П. 1994

Изучение взглядов, социально-психологических установок, способов видения мира человека традиционного общества свидетельствует об устойчивом воспроизводстве им одних и тех же мыслительных схем, отображающих мир и место человека в нем. Будучи результатом коллективного сознания, традиционное мировоззрение обращено ко всем и к каждому, давая возможность своего индивидуального "прочтения" происходящего, осознания своего места и роли в коллективе. В основе способа адекватного познания таких представлений, как пространство и время, отношения мира земного с потусторонним, соотношения индивида и коллектива, лежит сочетание двух точек зрения: точки зрения современного исследователя и точки зрения человека и общества изучаемой культурной эпохи.

Феноменологический подход к изучению группового сознания тихвинских карелов-старообрядцев, использованный мною вслед за рядом современных историков культуры и этнографов, обнаружил удивительную способность к саморазвитию того мировоззренческого пласта, который получил название "средневековой культуры" (А.Я.Гуревич). В мировосприятии "низовой" культуры сопряжены антагонистические, но равнозначимые по сути начала: добра и зла, возвышенного и низменного, святого и греховного. Одинаковой мерой реальности обладали жизнь профанная и сакральная, мир естественный и сверхъестественный, детерминированности которых соответствовали иерархическая структура общины, социальные и культурные роли ее формальных и неформальных групп и лидеров. Представления карелов как "vierolazet" - "верующих" о человеческом и вселенском миропорядке, о соотнесенности коллектива и индивида постоянно подпитывались базисными идеями старообрядчества о неприятии окружающего мира и противопоставлении ему, о спасении души и ожидании Страшного Суда. Старообрядческая община, вобрав в себя функции средневековой сельской общины, выросла как социальный институт на осознании человека как Божьего творения и сыграла ведущую роль в воспроизводстве, эволюции и передаче религиозного и шире - этнокультурного опыта. Прежде всего, это нашло выражение в жесткой половозрастной структуре самой общины, в развитой системе запретов, регулировавших повседневное и обрядово-ритуальное поведение ее членов, в коллективных поведенческих стереотипах, религиозно-нравственных установках, противопоставлявших карельских старообрядцев окружающему русскому и вепсскому населению4. Одним из важнейших условий существования федосеевской старообрядческой общины, каковой являлась группа тихвинских карелов, было практическое осуществление религиозно-догматического понятая "чистоты", включавшего представления о духовной и телесной чистоте и нечистоте в общении, "питии" и "ядении", а также способах очищения (покаяния) в зависимости от степени греховности содеяного.

Активное отношение народа к своей вере, что характерно именно для последователей "исконного православия", нашло свое развитие в индивидуальном поиске и осмыслении таких христианских понятий, как Грех, Святость, Душа, Судьба, Рай, Ад. На их толковании зиждились идеалы верующих, их понимание роли исповеди, покаяния, постов, престиж религиозно грамотных людей.

Проникновение в глубинную суть "древлего благочестия" было доступно для очень незначительной части наиболее религиозно грамотных людей - "отче", тогда как незнание русского и церковнославянского языков было основным и решающим препятствием для остальных "верующих". Их религиозное знание поддерживалось литургикой, проповедями наставников, образом жизни "книжниц", отчасти книжным знанием, но прежде всего системой религиозно-бытовых запретов.

При очень аморфных религиозных знаниях современных карельских старообрядцев реконструкция обыденного религиозного сознания и поведения, их архетипические черты неожиданно ярко воспроизводятся в широко бытующих мифологических преданиях и исторических легендах. Особое место в них занимают, с одной стороны, сюжеты о явленных крестах, иконах, местночтимых священных рощах, источниках, часовнях, наставниках - "отче" и наставницах - "книжницах", с другой - о богохульниках (riehkähine), а людях, вступающих в общение с нечистой силой (колдунах, пастухах, "милостяшках" и др.); о самой нечистой силе. Уже перечень сюжетов свидетельствует о взаимосоотнесенности двух пластов сознания (христианского и архаичного внехристианского), объединенных такими универсальными идеями как взаимоотношения и природа миров; допустимость или вьгаужденносгь контактов человека со сверхъестественными силами; степень их греховности-наказуемости; представления о судьбе и "чудесном" .

Постоянная борьба за религиозную (духовную и плотскую) чистоту ужесточила не только иерархию самой старообрядческой общины и ее функций, регламентирующих статус половозрастных групп и лидеров, но и возвысила роль старчества и нищих, религиозно грамотных людей и обладающих тайными знаниями, т.е. всех тех, кто осуществлял посредническую роль в системе "человек-природа-космос".

Структура общины еще в 20-е гг. XX в. включала три половозрастные группы: "верующие" - "vierolaset"; "ножонат" -"nozonat" и "мирские" - "mirskoi". Первые ("vierolaset") объединяли в себе две максимально "чистые" с позиции старообрядчества, а также пола и возраста категории лиц - детей и стариков. В их числе выделялись в зависимости от религиозных и социальных функций, по крайней мере, четыре "общности" как формальные, так и неформальные: "книжницы" - "kniznikkat" или "богомолки" -"jumalankumardel'ijat"; "знающие" - "t'iedäjät" и провидцы; "милостяшки" -"pakkuaja" - нищие Христа ради и лидеры "верующих" -"отче". Определенные переходные черты от "истинно верующих" к "nozonat" и "мирским" отличали "знающих", провидцев и "милостяшек", так как они встречались и среди двух последних групп. Вне конфессиональной общины стояли колдуны, владельцы чертей -"kolduna", в буквальном смысле люди вне Бога и без креста.

Адептами "старой веры" выступали "отче" - "оссе"- духовные лидеры, наделенные исключительной духовной властью и ответственностью перед лицом общины и.что еще более значимо, перед Господом за соблюдение чистоты религиозных убеждений, сохранение и соблюдение "дедовских" обычаев. Отсутствие конкретных материалов не позволяет установить, в какой мере "отче" оказывались способными поднимать свою паству на уровень, необходимый для внушения ей минимума религиозных идей. Или же они сами деградировали до уровня сознания слушателей и вульгаризировали учение. Будучи главными посредниками между верующими людьми и Богом в окружающем их "чужом" мире, они, видимо, осознавали свою избранническую роль, прежде всего, в качестве исполнителей всех обязательных в старообрядчестве таинств - крещения, благословления, исповеди и поминовения; в руководстве и ведении литургической службы; в хранении норм и правил религиозного поведения, соответствующего представлению о праведной жизни. Чрезвычайно важное значение в старообрядческой среде придавалось книжному знанию "отче", зачастую оно было "краеугольным камнем личного авторитета даже, если в других отношениях человек не являлся примером" . Люди отделяли жизнь и нравственность духовных отцов от их сакраментальной и учительской власти; авторитет "отче" укреплялся за ними благодаря аскетическому образу жизни и окружающему их ореолу святости, особой духовности и, не в последнюю очередь, происхождению из высоконравственной семьи, дару слова, смиренности. Духовными наставниками были холостые или пожилые мужчины, получившие конфессиональное образование.

В конце XIX-начале XX в. федосеевским центром просвещения было Преображенское кладбище в Москве, где обучалось несколько карельских "отче" и "книжниц"; другие из них получили домашнее образование, воспитываясь в семьях потомственных наставников. Из известных династий современные жители называют Кинтушевых, Померанцевых, Бириновых, Бирючовских, Ерошенковых, принадлежащих к числу карельских первопоселенцев. Преемственность духовного водительства осуществлялась по благословлению старым "отче" нового, который обращался к нему со словами: "Благослови, отче". Наставники жили обычно при моленных; их к 20-30-м гг. XX в. было пять - в Новинке, Бирючово, Логиново, Коргорке, Моклоково. Внешне "отче" отличались от других одеждой - черным длинным платьем типа священнической рясы, так как правительственное установление 1883 г. запрещало им ношение церковного облачения. Верующие величали наставников по отчеству, а за глаза называли "себе".

"Отче", как и "богомолками", становились не по принуждению, а по осознанию собственного духовного пути, стремясь к нравственному совершенствованию и спасению души. Они сосредоточивали в себе широкий круг религиозных знаний (знание и умение читать старообрядческую литературу, знание "божественного слова" - молитвы, знание божественной сути явлений и многое другое); следовали в своей жизни строгим нормам старообрядческого бытия и были тем самым удалены (или выведены) за рамки повседневной жизни общины. Точное следование мелочной регламентированности в соответствии с правилами "чистоты", включая духовную и телесную аскезу, было не доступно и не возможно для всех членов старообрядческой общины, в связи с чем и было перепоручено духовным наставникам. Думается, что образ их жизни, хотя и был особо почитаем, но вряд ли становился от этого понятнее рядовым "vierolaset", вот почему рассказы о последних "отче" не отличаются такими яркими подробностями, как "жития" "kniznikkat", более доступные объяснению и пересказу, или былички и бывалышшы об их антагонистах -колдунах.

"Книжницы", "богомолки" (в других старообрядческих традициях - наставницы, келейницы) - наиболее религиозно грамотные пожилые женщины, исполнявшие учительские функции, знавшие устав богослужения, имевшие твердые старообрядческие убеждения. Разрушение института духовных отцов в 30-40-е гг. привело к тому, что роль "отче" взяли на себя "богомолки". Благодаря тому, что многие из них происходили из династий "отче" и "книжниц", а некоторые (Бириновы, Бирючовские, Федоровские, Ерошенковы, Померанцевы) получили конфессиональное образование в Москве 8 в течение ряда десятилетий удавалось совершать обязательные таинства, моления, вести литургическую службу, сохранять относительно высокий уровень религиозной грамотности. Обучение детей (мальчиков и девочек в возрасте от шести лет) словесной грамоте по "старонареченным" четьим и служебным книгам на церковнославянском языке, прежде всего по Псалтыри и Канонам, велось в моленных или на дому: "Учили Богу молиться, по-божески петь". В народе до сих пор отчетливо осознают значимость книжного знания и роль книги в старообрядчестве, бывшем "религией книги" (Г.Федотов). Некоторые представления о круге чтения и книжном (религиозном) знании дают выявленные в 1990-1991 гг. местные старообрядческие библиотеки и комментарии современных староверок к имеющимся в их составе книгам. Библиотека одной из последних грамотных книжниц дер.Забелино М.Ерошенковой (ум. в 1989 г.) включает 20 старопечатных и рукописных книг XVII-начала XX в., в числе которых преобладают Псалтыри следованные, учебные (малые) Псалтыри, Каноны и Часовники , т.е. книги для обучения и домашнего чтения, что свидетельствует о "рассеянном" характере местной старообрядческой традиции, отказе от длительного ежедневного богослужения и в целом о падении литургической грамотности. Библиотека В.И.Рыбаковой (21 книга) сформировалась из разных источников: в ее составе книги из моленной дер.Бирючово я оставшиеся от прежних "обсе". Вот как пояснила содержание некоторых из них современная владелица: Апокалипсис - "эта книга цветна (о том. - О.Ф.) как жить вперед будет, как началась жизнь"; Синодик - "читают, когда родителей поминают в родительские дни и всех царей и Московских и Сиберии"; Псалтирь следованная - "Салтырь начинается со слов "Блаженный муж"; это кафизмы - каждую неделю читаю". Образ жизни "богомолок", запечатлевший житейский путь спасения, до сих пор фокусирует в себе уходящую систему коллективных н индивидуальных норм бытового и религиозного поведения местного старообрядческого населения. В качестве примера приведу некоторые факты из жизни одной из особо почитаемых "книжниц" - Ириньи Ивановны Бирючовской - Iribabka, умершей в 1987 г. в возрасте около 90 лет. Родилась в дер.Бирючово; читать и писать по-церковнославянски выучилась у своей тетки - известной до нее наставницы Матрены Григорьевны Бирючовской. Замужем не была, имела серьезный физический недостаток; большую часть своей жизни провела при моленной, где и жила вместе со своей теткой. Рассказывающие о ней отмечали спокойный и жизнерадостный характер Ирибабки. Трудно со всей уверенностью утверждать, какие обстоятельства, помимо рождения и воспитания в глубоко религиозной семье, привели ее к отказу от мирских радостей, добровольным самоограничениям и сосредоточению всех сил и помыслов на служении Господу и спасении души. Соблюдение строгого поста - "puhä", определенных пищевых запретов, отдельного питания были одним из путей и средств очищения от грехов; физическое испытание постом понималось (и сейчас понимается) как духовное испытание и очищение. В полной мере это относилось и к И.И.Бирючовской - "уже еле-еле брещала, но постничала: сладкого мало ела, чай не пила - кипяточек". Представления о грехе -"riehkä" отличаются в старообрядчестве достаточной четкостью; уже их осознание рассматривается как добродетель. Греховности поступка соответствует налагаемое и обязательное покаяние; молитва от 10 до 40 лестовок; купание в Иордани (orderi) и др. Старые люди убеждены, что избегание исповеди или отсутствие возможности исповедоваться хотя бы друг другу приведет к тому, что "несданные грехи долго умирать не дадут" . Искуплению не подлежит лишь тот поступок, что обрекал христианскую душу на вечные муки - таковым был для Ириньи Бирючовской зачатый ею вне брака и убитый ребенок. И хотя все ее время проходило в молитвах, она сознавалась, что ее грех "во веки не отмолить" . Ожидание Страшного Суда сформировало особое отношение не только к исповеди и покаянию, но и к смерти, актуализировав роль поминовения усопших. К И.Бирючовской приходили люди из всех окрестных дере-вень с просьбой помянуть умерших родственников. Отмечу, что современные староверки, когда к ним обращаются с подобной просьбой, считают себя не вправе отказывать - "это самолюбство будет" . Перед смертью, а умерла Ирибабка в Вербное воскресенье, огорчалась, что "книги будут голодные лежать" - некому их будет читать, а надо бы, "тогда книги радуются" . В соответствии с существующей и поныне традицией, смертная одежда (kuolen suovat) и саван, сшитые иглой назад, белая лестовка, свечи, иконка-складень были подготовлены И.Бирючовской заранее. По ее устному завещанию были распределены книги; на могиле был установлен старообрядческий "вересовый" (можжевеловый) крест, отсутствовали живые цветы и венки. Установку крестов на запад объясняют тем, что "когда затрубит архангел Гавриил в трубу велигласную, то мертвые встанут и пойдут на восход солнца".

Собирательный портрет карельских "книжниц" обладает рядом типических черт: преобладающее их большинство в прошлом были незамужними женщинами, отличавшимися строгими религиозными убеждениями, владевшими всеми тонкостями обрадово-ритуальных и повседневных основ "старой веры", осознавшими свою учительскую миссию. Современные староверки становятся таковыми лишь в старости, приобретая знания "самоуком". Сокрушаясь о своем невежестве - "верим, как умеем, может быть что-то делаем и не так, но теперь спросить не у кого" , они ободряются мыслью, что кроме них некому выполнять основные требы (крещение, исповедание и поминовение) и поддерживать литургическую службу. Порядок праздничной литургии, который выстраивается по "Канунам" и Триоде, выглядит со слов современных богомс ;ок так: "Начнем со "Святый Боже", потом поем "Пресвятая Троица" и "Отче наш", а потом Христу поем, "Достойно" . Субботние и воскресные домашние молитвы обязательны с лестовкой - "listofka" (старообрядческие четки. - О.Ф.), изготовлением которых и сейчас занимаются некоторые женщины. Свою религиозность, верность святыням "книжницы", как и другие "vierolaset", проявили в отстаивании моленных, часовен, икон, книг и в 30-е и в 60-е гг. нашего столетия - периоды особых гонений на старообрядчество.

"Отче" и "книжницы", являясь наиболее религиозно и интеллектуально . развитой частью общины, осуществляли совершенно конкретные социальные, религиозные, коммуникативные функции, смыслом и содержанием которых были поддержание догматических, обрядово-ритуальных и повседневных основ "древлего благочестия", выступали конкретными хранителями религиозности как основы христианского мировоззрения этого монолитного коллектива.

Обыденное религиозное сознание и поведение во многом сохраняло (и сохраняет) архаические внехристианские пласты. Со всей очевидностью это обнаруживается в представлениях о людях добрых и злых, в оценке святости-чистоты и греховности-нечистоты. Святость понималась достаточно широко как синтез "благочестия и примитивной магии, предельного самоотречения и сознания избранности, бескорыстия и алчности, милосердия и жестокости" . Адептами богоустроенного миропорядка и религиозно-аскетического поведения выступали "оссе" и "kniznikkat". Их прямыми антагонистами предстают колдуны, а "знающие", "милостяшки", ясновидцы занимали некоторое переходное положение и, как правило, были глубоко верующими людьми. Деятельность колдунов и знахарок, направленная на контакт с "чужим" миром для обеспечения потребностей общины и каждого отдельного человека, ощущавших себя частицей природного и космосоциального круговорота жизни-смерти, была неотторжимым аспектом целостной системы знаний.

Общение с современными (карельскими и русскими)" знающими" дает картину универсальных и очень устойчивых представлений о духах болезней, причинах их "вхождения" /"вступления" в человека/животное, о пантеоне низших мифологических персонажей, о способах поддержания необходимого равновесия между человеком, его семьей, благополучием, здоровьем и всем, что "портит". Пребывание на границе миров естественного и сверхъестественного наделяет их прозорливостью, определенной посвященностью, осознается как долг, служение людям и Господу.

Контакты " знающих" с "чужим", но таким близким миром носили вынужденный и потому не греховный характер, что подчеркивалось на уровне групповой оценки. В качестве примера дифференцированного отношения к исполнителям одного и того же по сути обряда вызова нечистой силы для испрашивания судьбы назову "хождение на кресты". Как святочные гадания девушек о суженом-ряженом, оно считалось одним из самых рискованных и чрезвычайно греховных, обязывающих к очищению в Крещенской Иордани (orderi, avando). He менее опасным оно было и для знахарок, узнававших о судьбе (жизни и смерти) людей и скота, которых в силу разных обстоятельств "лес держит/водит". Вот как рассказывает о подобном "пытании" дочь одной из известных знахарок, сама перенявшая многие магические приемы и знания.

"Мама умела лечить, у ней даже гипноз был. Она искала скотину, людей, ходила на кресты с соломой; берет хлеба горбочек, крупы, копейку и в 12 часов ночи идет; на 4 стороны поклонится: копейку и хлеб бросала через левое плечо, а крупу - на 4 стороны, и "амин" говорила - это она плотит (нечистой силе. - О.Ф.), поклонится и зовет каких надо, ожидает ответа; лес будет шуметь, значит скотина жива. Получив такой ответ, она обычно говорила хозяйке потерявшейся коровы, овцы, свиньи - не ходи, не ищи, "тебе сообщат". Спектр приемов профилактической, лечебной, любовной, аграрной, промысловой магии был довольно широк и можно предположить, что современные "t'ied'aja'" являются хранителями уходящих, но в прошлом общеизвестных коллективных эзотерических званий. Это знание причинно-следственных связей, пространственно-временных границ, этических норм общения между миром Человека и Природы, миром "своим-домашним" и "чужим-лесным" и т.п. Позволю себе лишь небольшой перечень из практики ежедневной крестьянской жизни, потаенный-предохранительный смысл которой был известен не каждому: зарывать пастушеский "обход" около воды; снимать землю с копыт купленной коровы; втыкать можжевеловую ветку за притолоку двери; сажать куриц внутри круга в Пасху; выносить больного ребенка к окну; сливать воду через дверную скобу; не ставить хлев на том месте, где рос тополь; заливать пожар молоком черной коровы; не убивать змею возле дома и в доме и многое другое, что исполнялось уже только "знающими". У каждого из них (а это в основном женщины) - своя специализация, свой круг знаний и "заговоров" - "стишков". Одни умели "кусать грыжу" различными способами, останавливать и пускать "черную кровь", "пускать килу", другие "все умели": "и развести и свести семью", "пытались" - искали людей и скот, попавших на "худой след" - "paha jälgi", лечили от призора - "suudel' ieccoo", от "полуночницы" - uö'nit'et't'äjä", "omahine", "tulen l'en' dämä" и др., знали и давали пастушеские "обходы" - и слова и тексты. В частности , рассказывают, что "обход", данный пастуху и "всем людям", закапывали в "мурашевник", чтобы "только никто не крикнул (тронул, сдвинул. - О. Ф.), а то скотину никогда не загонишь в деревню"; учили пастухов "распускать" наговоренный пояс, "чтобы скотина разбредалась" и опоясываться вечером, чтобы собрать стадо. Успешно лечили "t'ied'äjä" такую распространенную детскую болезнь, как uönit'et't'äjä" (бессонница-заряница, полуночная улита) - "полный месяц ревет" ребенок, плачет, ночью неспит-этoго нельзя допустить, так как будет грыжа. Существовало несколько способов лечения; одним из самых действенных считалось "сор мести" из углов избы под люльку, сопровождая это громкой бранью - "из души в душу матиться". После чего отец или мать клали под матицу сделанные из лучинок соху (для мальчика) или прялку "как настоящую" (для девочки), обращаясь с формульной фразой к духу болезни: "На тебе прялочку, пряди, хоть играй, хоть что, забавляйся. Пусть ребенок спит" / или "А ребенка не трогай". Из способов лечения "omahine" - "своя болезнь" (эпилепсия. -О.Ф.) опишу наиболее эффективный.

Omahine - "очень плохая боль, вроде припадка. Человек может жить и не знать, что у него omahine, но когда он умирает то у него чернеет спина. Если болезнь замечали в детстве, то одним из кардинальных способов лечения считался тот, который и до сих пор хорошо известен "t'ied'äjä" - крест накрест срезают ногти на руках и ногах и волосы над ушами, лбом и затылком больного ребенка, скатывают их с воском (текст читается про себя), и получившиеся катыши вкладывают в отверстие, сделанное в косяке двери, с той стороны, куда она открывается, на уровне роста ребенка, при этом произносят вслух текст: "Колати, не заколати, кибузи и болези, раба божья (имярек)". Отверстие закрывали деревянной затычкой и когда ребенок перерастал его, то считалось, что он выздоровеет .

Основным условиям выздоровления человека, по мнению знахарок, является некое сходство "по крови": "иным помогает - это значит моя кровь подходит", так как только в этом случае "пытание разойдется по крови" .

Приобщение "tied'äjä" к таинствам происходило в детстве. Так, одна из современных знахарок рассказывала, что "стишкам" (заговорам) ее научила одна пожилая женщина, посадив при этом на подол своей ферязи (сарафан. - О.Ф.). Большинство были родом из семей "знающих", преемственность осуществлялась путем передачи от старших к младшим; ряд современных "знающих" отказывались говорить тексты заговоров на том основании, что в этом случае "силы не будет у стишков"; "ничего у нее (самой знающей - О.Ф.) не будет получаться", а ей еще хочется "людей счастливыми сделать".

"Знающий" имеет "силу", характер которой зависит от опыта и установок человека, обращающегося к "t'ied'äjä", степени его доверия ("веры"), а также от отношения коллектива. Лестные карелы (и русские) абсолютно убеждены в богоугодности знахарского дела. "Это ведь ни худому, не завораживаю, а помогаю людям"; "это ни к плохому, а хорошему"; "добро делать"; "людей счастливыми делать" - так оценивают свою деятельность сами "знающие", уверенные в том, что их способности получены от Бога. Вот почему во время своих "попыток" они никогда не снимают крестов: "На кресты (перекресток дорог. - О.Ф.) ходила с крестом, у ней Боженька с собой, она божественное все"; не берут за свою помощь денег - "те, кто берет деньги, то нахалы, Господу Богу грешат"; позволяется дарить платки, конфеты, но дороже всего считалась устная благодарность - "Скажи, дай Бог здоровья"; не обязательным был и акт передачи знаний перед смертью - "это ведь не черти, что обязательно" (передавать. - О.Ф.) Подчеркивается и отличие от колдунов. В рассказе о своей "бессчастной (несчастливой. - О.Ф.) судьбе" одна "t'ied'aja" поведала, как будучи в девушках, забеременела от парня, которого "отделал" колдун, но она, "грех на душу брать не буду", - не стала искать другого колдуна, чтобы снять порчу .

Сочетание "тайного знания" с "божественным" поведением - своего рода компенсация, уравновешивание, необходимое для регулирования отношения старообрядческой общины к людям со статусом "t'ied'äjä". Обращение к нечистой силе, сношения с ней, с одной стороны, и обращение к Господу, с другой - традиционная модель поведения любой знахарки. Многие из них были известны своим высоконравственным образом жизни, религиозной грамотностью; среди современных преобладают знатоки местной истории, фольклора, обрядовой культуры, есть среди них "княжницы", "часовницы" (женщины, убирающие в часовне и хранящие ключи -О.Ф.). Об известных"t'ied'äjä" говорят с явным уважением, что свидетельствует об их высоком нравственном статусе. Эзотерические знания позволяют глубже проникать в суть размышлений о душе, судьбе, долге. По сути, роль "знающих", их место в общине приближены к роли "богомолок", сопряжены функционально. Запреты, которые существовали и для "t'ied'äjä", были направлены как и у "книжниц", на максимально полное выполнение своих ритуальных функций (лечить грыжу натощак, заговаривать воду, соль в полном одиночестве и др.). От образа собирательного перейду к конкретному.

Зверева Пелагея Михайловна (1903/8-1985 гг.), в девичестве Зигинова, родилась на хуторе Косогоры, замуж вышла в дер.Коростылево, где была последней староверкой, умела читать книги, крестила детей, участвовала в поминальных службах. Рассказывают, что научилась она лекарским приемам и заговорам у одной женщины "с той же зверевской породы", которая не знала ни одной молитвы, хотя "память у нее была очень хорошая, видно она не хотела их знать". Тетя Поля, как называли ее односельчане, лечила коров от укуса "гада" - mado, останавливала кровь, лечила от "призора", "волоса". Она знала лекарственные свойства трав и магические - воды, камней; место, время и другие обстоятельства лечения. Так, грыжу заговаривала натощак; от "порчи" лечила в бане, заговаривала воду на печи, "чтобы никто не видел и не слышал". Умела П.М.Зверева снимать опухоли, вправлять вывихи -"потрет эту ногу (руку), ниточку завяжет, узлы какие-то сделает и пройдет". Но основным источником ее знаний было слово-зна-ние. Перед смертью Пелагея Михайловна продиктовала некоторые из "стишков" старшей внучке, объяснив, что нельзя учить среднего ребенка в семье. Тексты записаны на русском и карельском языках (кириллицей), вот рад из них: "На удой" - "Благодарная волна твоя. Вот тебе подарок от меня. А за это ты мне пошли струйку молока. Во веки веков. Аминь". Заговор произносился у шестка печи, шепотом, трижды. "От всего" (текст воспроизведен по оригиналу." О.Ф.). "Лога раннашша оне кюлю, кюлюшша мушта кюуга, мушошша кюугошша истух валги тюттё, пюхку и пухаштах нечести, кайкишта паганушто золатухах шюхюштах грызистех вилух кужой вилуй куйвай харакка. Во веки веков. Аминь" - "Около лужи есть баня, в бане - черная печка, на черной печке сидит белая девка. Подметает и чистит от нечистей, всех поганых, золотух, чесоток, выгрызов, грыж, сухоток ...".

Кроме того, остались записи заговоров "от гада", "кровь заговаривать", "от призора". Хоронили П.М.Звереву, как и полагается согласно старообрядческим правилам, - поминание и погребение по полному чину, выполнявшемуся только для "истинно верующих людей". Наряду со "знающими", другими посредниками между миром человека и сверхъестественным миром выступали провидцы и "pakkuaja" - "милостяшки", нищие; они же предсказатели судьбы, вещая сила, связующая с миром предков, и вместе с тем угодные Богу, заступники перед ним за людей. В карельской деревне Селище нищие заселяли один из ее трех концов. "Милостяшки" как люди бывалые, ходившие по святым местам, были рассказчиками различных историй и преданий о "святом" и "чудесном". Были среди них и толкователи сновидений, "видящие" судьбу (oza).

Сон - как пограничное состояние между жизнью и смертью имел немаловажное значение в восприятии мира карельских старообрядцев. Архетипические образы сновидений отражали и коллективное бессознательное, присущее именно этой этноконфессиональной общности. К числу таких образов в первую очередь относятся так называемые "выснившиеся" часовни и иконы. Их явление во сне предрекает возможную перемену в судьбе, что связано со смертью или болезнью, вот почему необходимо дать завет -найти реальное подобие приснившемуся, иначе "на душе неспокойно". Матери, у которой очень серьезно болел сын, на праздник Донской Божьей матери приснилась часовня, аналог которой она нашла в одной из карельских деревень и куда отнесла заветное полотенце; после ее полусуточного моления в часовне сын поправился. Другой женщине приснилась икона Петра и Павла, которую она никогда не видела прежде и долго искала потом. Явление во сне умершего местного провидца Ф.Рыжова толкуется так же как предзнаменование смерти, несчастья, скорого конца света. Провидчество было непременным компонентом архаического сознания, усиливавшегося в старообрядчестве актуализацией эсхатологических настроений. Снящиеся предки, умершие сородичи и знакомые раскрывают суть происходящего, передают "знания" (один из "знающих" перед своей смертью обещал другу - "расскажу хоть во сне") и конечно же предрекают будущее. Нет ни одной пожилой женщины, которая в девичестве не гадала бы на сон о суженом-ряженом (святочные гадания, гадания в Иванову ночь), и не узнала бы таким образом о своей судьбе. "В святки гребень под подушку класть и говорить: "Суженый-ряженый, приходи расчесывать волосы"". "Знающая", рассказывающая об этом, "увидела мужчину со спины". Ей объяснили, что "долго ты с ним жить не будешь, он от тебя уйдет" - и действительно, скоро после этого выйдя замуж, она прожила с ним всего 4 года, так как муж умер. Приснившийся дом, колодец означали для девушки реальные дом и колодец ее будущей семьи, куда она выйдет замуж. Если молодые девушки вопрошали о судьбе в конкретные сакральные сроки, то ясновидцы и "милостяшки" предрекали смертный час каждого, уподобляясь здесь колдунам и некоторым "знающим".

Одушевление природных, хтонических и космических сил, вера в их духов, в судьбу вызывали потребность в обращении к ним для оберегания человека, обеспечения благополучия, продолжения жизни , рода. У карелов существует нечеткость в различении функций добра и зла для разных представителей сверхъестественного цира, нечетким было и отношение к людям, вступавшим в силу своего особого "знания" в сношения с этим миром,что очень отчет-диво прослеживается в оценке "знающих" ("t'ied'äjä") , в делении колдунов на тех, кто умел насылать "порчу", и тех, кто снимал ее.

Образ жизни колдунов, функциональные и эмблематические аспекты их поведения - демонстрация своей "силы", отмеченности, непохожести на остальных означает высокий уровень осознания своей исключительности, принадлежности к "чужому" миру . Их контакты с нечистой силой были обязательны, и если уклонение приводило к наказанию - увечью, гибели, то выполнение, напротив, - к вознаграждению. Источником магических знаний колдуна является нерушимый сговор с теми или иными духами - "хозяевами" леса, озера, реки и т.п., достигаемый путем обмена его (колдуна) души на владение и подчинение нечистой силе -"siskot", "bukazet", "smekki", "pahazet", "kokka-händäne", "tuulen n'en'ä", на дар заклятия и "слово-знание". Колдуны как носители иного начала были отделены от всех остальных членов общества как в жизни, так и в смерти. Особенно интересны в связи с этим весьма противоречивые и сложные представления и понятия о "душе" и "духе" ("hengi", "mies"). Собранный материал свидетельствует о том, что и архаическое и христианское сознание признает их бессмертными категориями, но в своеобразном преломлении. Архаическая модель бессмертия выражается в представлениях о потустороннем мире и населяющих его духах, о духе-двойнике человека, о духе-смертной силе, а также в культе предков - "забудущих людей" (т.е. бессмертие - для всех и каждого). Христианизированная модель предполагает "бессмертие" двоякого рода - для праведников и грешников, что определяется понятиями Страшного Суда, возмездия и наказания, рая ("ruaju") и ада ("uadu"). Колдун, отдавая или завещая свою душу нечистой силе (но не черту-дьяволу), не лишался своего духа-двойника, тем самым бессмертия не был лишен и он.

Душа (дух) колдуна (как и любого другого человека) уходит "наверх". Смерть его всегда мучительна, в том случае, если он не осуществил передачу - не "сдал чертей" другому, чаще всего кому-то из родственников. В современной быличке об одном из местных колдунов сын по его просьбе поднимается на чердак дома и выбрасывает из окна сковородник с подвязанными к его концам "коробушкой" с чертями и веником, произнося особые слова, сказанные ему умирающим отцом. Поднявшийся вихрь (одна из ипостасей нечистой силы) подхватывает эти предметы, и колдун умирает .

Многочисленные рассказы о колдунах отличаются ярчайшими подробностями об их образе жизни. В первую очередь подчеркивается, что это люди вне Бога - не крестятся, не молятся, не ходят в часовню; смерть их обычно чрезвычайно тяжела, нередок и трагический уход из жизни; хоронят их отдельно (иногда и за оградой кладбища - "rossa"); "помощники" - "siskot", выполняющие приказания колдуна, наделяют их и особой физической силой. Именно этим карелы объясняют особо подчеркиваемую деловую сноровку, "спорость" в крестьянском труде. Вот как рассказывают о колдунье, трагически погибшей в 1989 г. - "ела на ходу, вставала рано, уже в 5 часов у нее печка топилась, ни у кого еще сено не убрано, а у нее уже стог стоит . "Siskot" постоянно требовали работы, и если ее не оказывалось, то колдун просил их, к примеру, "веревки из песка вить" . Оказавшись без дела, "черти" набрасывались на своего хозяина.

Диапазон "тайных" знаний владельца чертей был разнообразен, отчасти индивидуален и основывался на особом "видении" чужого мира, умении распознавать его образы, знать его язык, правила и нормы поведения. Способности колдовать, чаровать, толковать сны, приметы, знамения, насылать порчу, "навязывать чертей", оборачивать людей в животных, лишать их половой силы, вызывать неурожай, эпидемии, эпизоотии колдуны направляли не только во вред человеку, но и, нарушая границы дозволенного для верующих людей, им во благо: "искали" пропавших людей и скот; знали и давали пастухам заговоры - "обходы", снимали сглаз -"suudoliccoo"; "отводили" людей, находили воров и заставляли возвращать украденное. Самым известным карельским колдуном еще в недавнее время был Василий Иванов (ум. в 1963 г.), по прозвищу Мутя, Мутяшов . Никогда не крестился, не ходил на исповедь; не нуждаясь в помощи и заступничестве Бога на фразу "Бог в помощь" -"jumal abu", всегда говорил: "Положи здесь" - "pana siih". Из многих рассказов о Муте видно, что он владел некими безобидными видами колдовства, направленными исключительно на собственное благополучие и достаток. У него "водились черти", имевшие облик трех девок, помогавших ему в работе: "все у него в руках горело, быстро работал". По просьбе дедко Мути, люди, оказавшиеся рядом с ним в поле или лесу, всегда предупреждали о своем появлении криком. Его "чертихи" не христианские черти-дьяволы; в их облике,скорее,прогладывают черты местных внехристианских "izändä" -"хозяев" окружающего мира - леших, водяных, полевых, домовых. Он владел различными способами "вызова" и общения с нечистой силой - прежде всего "диким" языком - "очень ругаться любил, ма-титься". Используемое им так называемое ритуальное сквернословие, не рассматривалось односельчанами как что-то циничное, а, напротив, считалось допустимым для него. В.Иванову приходилось, как и всем другим колдунам, постоянно "давать чертям работу", иначе те "трепали его"; "он часто бывал битым". Каждое посещение бани становилось для Мути своего рода обрядом колдовской инициации - он всегда мылся один, мытье сопровождалось слышными по всей деревне руганью, шумом драки; несколько раз выходил он из бани не только битым, но и ошпаренным. Особенно уверенно В.Иванов чувствовал себя, видимо, в водной стихии. Известны несколько рассказов о том, как "выручали" его черти на озере. О способе вызывания "чертих" известно со слов очевидца, приезжего молодого человека, изъявившего желание "перенять" у В.Иванова чертей: на челе печи колдун водил безымянным пальцем левой руки, смоченным в наговоренной воде, после чего как бы появились плясавшие маленькие чертнхи. Помимо этой попытки "сдать" чертей были и другие, особенно перед смертью, что ему и удалось, так как умер он легко. Подтверждением акта передачи чертей по наследству детям считают гибель его сына, которого нечистая сила "задавила"; колдовские способности двух его дочерей, одна из них могла "развести любую семью", "искала людей и скот", давала "обходы" пастухам, которые зарывали их в "мурашевник". Как и отца, ее отличала ловкость и сноровистость в работе. Исключительной была и смерть колдуньи - ее заколола в хлеву корова, что объясняют однозначно: "видно ока корове мохнатым (т.е. чертом) показалась". Колдун, будучи вне правил и норм поведения старообрядческой общины - религиозных понятий "чистоты", греха, души, рая и ада, не был вместе с тем и прямым слугой христианского дьявола, а, скорее, верным служителем низших демонов - покровителей конкретных природных сил, представителей мира предков. Тем самым колдуны сохраняли "родовое" архаичное сознание и отношение к "иному" миру, существование которого впрямую и не отвергалось православием, в связи с чем жизнь колдунов не порицалась, так как у них была своя судьба, не ими избранная и определенная. Люди же всегда старались избегать колдунов, кроме того. страх, как и чувство "неизвестного" и как боязнь наказуемости (страха Божьего), присутствует у рядового члена общины при обращении к посредничеству колдуна. Но у колдуна проблемы страха и греха лежат в ином измерении. И если владелец чертей и подвергался осуждению и наказанию, то не за христианский грех служения нечистой силе, а за реальный вред, ущерб - т.е. преступление. Магические, регулятивные и социальные функции колдунов и знахарок в поддержании миропорядка не менее значимы, чем служение Богу и религиозное рвение "отче" и "книжниц".

В слиянии "старой веры" и "старой магии" проявились универсальные возможности человеческого духа; нерасчлененностъ благочестия и греховности, "доброго" знания и "злого" очевидны для всей карельской культуры, что стереоскопично проявляется в образе жизни и поведении лидеров группы, владевших более глубоким, чем коллектив, пониманием сути явлений и связей.