Трудовые обычаи, обряды, запреты и приметы русских Заонежья

К. К. Логинов
Культурные процессы в Карелии П-ск 1986

В основу статьи положены корреспонденции из Заонежья, опубликованные в местной дореволюционной периодической печати и полевые этнографические данные автора за 1980-1984 гг. Наличие некоторых материалов по этнографии карел3, вепсов4 и соседних групп русских позволяет провести соответствующие аналогии.

Трудовые обычаи, обряды, запреты и приметы у заонежан, как правило, не были связаны с православием. Однако, придерживаясь официального календаря, население Заонежья не работало по первопрестольным двунадесятым праздникам, на святки, а также по престольным праздникам только в тех деревнях, где они отмечались. В прочих деревнях в праздничные дни трудились, как в будни. В дни святых Варвары Великомученицы (4.XII), Саввы (12.1), 40 мучеников (9.3) не работали повсеместно. Существовала пословица; "На Савву и Варвар - не савь и не варварь". В день Параскевы Пятницы (28.X) и на Маккавеев день (1. VIII) работали только с полудня. Жители отдельных деревень давали "завет" на выполнение каких-либо работ: например, в деревнях Поля и Корытово не косили по пятницам травы. Общим, если можно так сказать, "заветным" для всего Заонежья был третий день после дня Иоанна Златоуста (24.11), когда нельзя мыть и стирать. Прядение же нитей запрещалось со второй половины дня в канун любого праздника. Строгость запретов была различной. Они не касались кормления и дойки коров, приготовления пищи. На благовещенье (25.111) после восхода солнца запрещалось и это. У русских, вепсов и карел существовала пословица: "На благовещенье птичка гнездышка не вьет, красна девица - косыньку не плетет". По воскресеньям заонежане работали только до обеда.

Придерживаясь официального календаря, заонежане имели свое представление о временах года.Крестьянский календарь в Заонежье был связан исключительно с земледельческо-скотоводче-скнми работами. Весна отсчитывалась от начала сева яровых: в южной и центральной части - от дня весеннего Егория (23.IV), в северной - около весеннего Николы (9.V). Конец весны - начало лета имели общую дату-петров день (29.VI), когда приступали к сенокосу. Начало осени - конец лета приходились на ильин день (20.VII) или ильинскую пятницу, т е. на начало сева озимых. Конец осени - начало зимы - на покров (1.X), день окончательной постановки скота в стойла.

Обычаи и обряды, связанные с земледелием

Сев яровых в Заонежье начинался не одновременно. Однако общим правилом было выжидание новолуния ("нановцов"). Считалось, что прибыль луны сулит в будущем прибыль урожая. Если позволяла погода и поджимали сроки - сев начинали в безлуние.

Перед распашкой поля хозяин вставал на колени, молился об урожае в сторону церкви, часовни или просто на восток. Первым по традиции высевался всегда овес. Говорили при этом: "Сей в грязь-будешь князь". В поле выезжали до зари и обязательно натощак, чтобы "разжалобить землю-матушку". Ночью высевалась и местная гречиха, видимо, боялись сглаза. Примечательно, что сеялась она на тощих неудобренных почвах, поскольку считали, что на хорошей земле гречиха не вызреет. При запахивании семян репы на поле закапывали в землю хворостину, которой погоняли лошадь, чтобы "заяц репу не грыз". В районе Типиннц после выжигания пала участок поливали водой. Обычай, на первый взгляд, бессмысленный, но, если проанализировать материалы по подсечному земледелию других народов, в частности вепсов, можно предположить, что это отголосок некогда более детального ритуала, связанного с увеличением плодородия земли. Трудовым приветствием при пахоте поля было следующее: "Помогай бог! Чтоб хлеб о межу рос". В центральной и южной части Заонежья сев яровых следовало заканчивать к весеннему Николе, а огородных н льна - ко дню царицы Елены и царя Константина (21.V), который в северной части полуострова был крайним сроком высева яровых.

По окончании посевной детям не разрешали качаться на качелях и прыгать на доске, положенной через чурбан. Возможно, запрет связан с представлениями о беременности земли после сева. Начало сенокоса - петров день (29.VI) в Заонежье имел особое значение. Прежде всего отметим, что костры зажигались именно в этот день, а не на Иванов (24.VI) и с несколько иной целью. Причем через огонь не прыгали, а варили на нем общую кашу. Кроме каши молодежь, а именно она собиралась в лесу, съедала специальные сушеные творожники-кабуши, сугубо поминальную пищу, приготовляемую три раза в год. Творожники-кабуши в петровскую ночь добывались путем воровства; хозяйка, которую обкрадывали, только радовалась этому обстоятельству. На святки же и на пасху подобные действия не допускались.- Каких-либо особых обрядов, связанных с сенокосом у заонежан, нам зафиксировать не удалось. Только приступая к косьбе на новой пожне, хозяин обращался к ней как к живому организму: "Бог в помощь, поженка!". При первом весеннем громе взрослые переворачивались через голову, чтобы не болела спина при косьбе.

Сев озимых в Заонежье начинался с ильина дня (20.VII). Прошлогодние семена ("старь") следовало высевать до ильинской пятницы или дня Макария (25.VII), у кого их не было, сеяли чуть позже "новь" (семенами нового урожая) и должны были закончить эту работу за две недели. Более поздний сев был бессмыслен: не укрепившиеся в земле семена выдувало сильными северными ветрами. Поэтому в народе говорили: "На Фрола (18.VIII) отсеешься, фролы и вырастут".

Начало массовой жатвы приходилось на успенье (15.VIII) - в северной части Заонежья. п на Александро-Свнрский (30.VIII) - в южной его части. Особое значение придавалось первым трем сжатым "пясточкам" колосков. Из них сплетали "вязево" - жгут для обвязыванпя снопов, и затыкали его за пояс, чтобы не болела спина. Верили, что магическая сила колосков сохранялась и после жатвы. Хозяйки, в чьих домах водились клопы, приносили колоски в избу и, усевшись на лавку, хлестали себя по гениталиям с коротким приговором25. Сила "вязева" умножалась в данном случае за счет устрашения гениталиями. У карел, например, считалось, что женщина, задрав подол, может испугать даже медведя. "Вязево" после завершения обряда вешали на стенку.

Участки, на которых росло много колючек "овтюга" (от "овсюг"?- К. Л.), старались обезвредить. С этой целью жницы выбирали из своей среды девушку, которая до восхода солнца, раздетая догола, трижды обегала участок. Возможно, это пример магии устрашения. Из зерна первых сжатых снопов хозяйки пекли хлеб, стараясь сделать корку гладкой, "чтобы дальше все шло гладко", а из зерен ячменя варили кашу. На последней полоске всегда оставляли несжатыми несколько колосков. Их завивали и пригнетали к земле камнем, чтобы вернуть силу полю. Это называлось "борода Илье" (вариант - "богу"). В Толвуйской волости при данном действии выкрикивали трижды: "Засеки глубоки, стога высоки, ку-ка-ре-ку". Подражание крику петуха здесь заменяет традиционное "аминь" заонежских приговоров. Сжав весь хлеб и сделав "бороду", девушки, взявшись за руки, с песнями возвращались в деревню. Их встречали парии и устраивали хоровод. Дома в этот день хозяйка готовила мучной кисель и "вареные пироги".

Уборку огородных культур производили по мере созревания, но старались закончить до воздвиженья (14.XI), так как считалось, что природа к этому времени умирает: "На воздвиженье всяка тварь в землю пихается, мать-земля слезами умывается". Из этого цикла работ примечательной была, пожалуй, только уборка репы, когда прямо на поле устраивалась земляная печь, в которой готовили общее угощение - "большую пару" для работающих, включая соседей. Возможно, это отголосок карельской традиции "репного праздника". В зимний период продолжалась обработка сельскохозяйственных продуктов. С установлением санного пути подвозили к ригам снопы и начинался массовый обмолот зерна. Молотили всегда ночью, с 4 часов до восхода солнца. Работа цепами производилась только в темное время суток. Считалось, что нарушителю запрета или работающему в праздник овинник (дух - хозяин риги) может сломать шею.

Все работы по подготовке к зиме жилища, средств транспортировки и инвентаря должны были быть завершенными ко дню зимнего Егория (26.X). С этого дня девушки приступали к чесанию льна. Они собирались вместе в какой-либо бане, топили ее и готовили на каменке общую кашу, на которую парни не допускались.

В оставшееся до весны время особых обрядовых действий, связанных с земледельческим трудом, не производилось. Больше подмечали приметы: кто раньше на рождество( 25.XII) встанет, тот раньше закончит летние полевые работы; много "урбушу" (сережек) на осине - рожь уродится и "кот с бабки на бабку будет перескакивать"; если в "кривые" святки (25.XII-31.XII) часто светит солнце - много репы уродится на палах; если в этот же период выпало много снегу - к хорошему урожаю; если на крещенье (6.1) деревья покрылись инеем - тоже к урожаю и т. д.

Складчина (общее угощение) в рождественский сочельник (24.XII), состоящая из толокна с маслом, либо блинов и житной каши, как и обильная еда на масленицу, должна была обеспечить благополучие в будущем году и являлась по сути выражением аграрного праздника. Благополучию или нейтрализации зла должны были также содействовать 40 блинов и 40 сканцев, которые выпекали н поедали в день 40 мучеников (9.III). Отголосок еще одного обрядового действия заонежской традиции - ходьба на средокрестной неделе (четвертая неделя великого поста) крестников к своим крестным отцу или матери с пирожками для благословения. Если у большинства групп русских такие пирожки с оттиском креста убирали в амбар до начала сева, то заонежане их просто съедали.

Обряды и обычаи, связанные со скотоводством и птицеводством.

Первый день выгона скота в Заонежье практически не совпадал с днем весеннего Егория (23.IV), хотя эта дата считалась днем, посвященным "скотьему богу", и первым днем весны. Выгнать коров на пастбище часто не позволяла погода, но обрядовым действиям она не препятствовала. Накануне хозяйки будили до рассвета детей и надевали им на шею коровьи колокольчики по количеству голов в хозяйстве. Если детей не было, колокольчик надевала сама хозяйка. Каждый дом дети обегали трижды по солнцу, "приглашая коровушек к лету"41. Словесная формула была такова: "Коровушки, коровушки, весна пришла, птички прилетели. Выходите травку зеленую кушать!" При обходе своего дома, на вопрос хозяйки: "Дома ли коровушка? Здорова ли?", который она выкрикивала в открытую трубу печи или в окно, дети отвечали: "Дома, дома! Здорова, здорова!". Дети бегали весь этот день на улице. Вечером колокольчики мыли в речке или озере и оставляли на полке в сенях до выгона скота.

Аналогичные действия производили карелы, вепсы и др. В центральной части Заонежья (Толвуйская волость) колокольчиками после обхода домов набирали воду в подойники, в день первого выгона выпаивали скоту. Утеря колокола во время выпаса была плохой приметой. Если колокольчик терялся у коровы, возглавлявшей стадо, то ожидали большой потравы от зверья.

В день Егория хозяйки до восхода солнца трижды с молитвой и иконой обходили в хлеву коров. Если позволяла погода, скот выгоняли на улицу минут на 10-15, без особых магических действий. Таким образом, "первый выгон" на весеннего Егория выполнялся чисто формально. В этот день примечали погоду: тепло днем - к теплому лету; заморозок ночью-к быстрому наступлению тепла, а отсутствие его - к двадцати холодным утренникам.

Настоящий первый выгон производился только тогда, когда трава вырастала настолько, что корова могла захватывать ее языком. Этот день не должен был выпадать на среду и пятницу, как считалось, несчастливые дни, а также на те дни недели, на которые приходились благовещенье и 40 мучеников или конкретный день "мученика". Наиболее предпочтителен был день Еремея и Зилота (31.V). Если общество пастуха не нанимало (в Заонежье это практиковалось в 30-40% случаев), то обязательно приглашался так называемый "кружевник" 46- бывший пастух для совершения обряда "отпуска" скота. Если пастух нанимался, обход стада и "отпуск" он совершал лично. Пастухи обычно были пришлыми: из Северной Карелии либо из Важской волости Вологодской губернии. Последних называли "ваганами".

В этот день, до восхода солнца, хозяйка скармливала в хлеву скоту продолговатые колобки (3-6 штук) с запеченной в них (на великий четверг) шерстью животных "чтоб держались вместе". Затем она вешала на шею животным колокольчики и трижды, с иконой и свечой, обходила их. Икону ставила над дверью хлева, а под порог клала кочергу, клещи для захватывания раскаленных камней, т. е. предметы, связанные с силами стихни огня, и топор. В Тамбицах кочергу и клещи заменяла печная заслонка, а в Типиницах на двух заслонках зажигали настоящий огонь. В Толвуйской волости перед выпуском скот поили водой, запасенной, как уже отмечалось, с весеннего Егория. Перед порогом хозяйка расстилала свой пояс и примечала: если коровы не наступят на пояс- к добру.

Выгоняли скот веткой вербушки, освященной в церкви в вербное воскресенье. На руки хозяйка обязательно надевала варежки. Обращение к животным допускалось только ласковое. Послать к черту или посулить лембою предвещало действительную пропажу скота. Собирали стадо за деревней. Вербушки обычно бросали вслед животным. В Великогубской волости их прятали во дворе за матицу потолка до конца выпаса, в Великих Нивах - в муравейник в лесу. В районе Кузаранды вербушки бросали в озеро. Уходя, хозяйки в карман пастуху незаметно клали серебряный рубль или одно - два вареных яйца. Больше в этот день ничего нельзя было отдавать из дому.

"Кружевник" или пастух, собрав стадо, отсылал любопытных в деревню и трижды по солнцу обходил с иконой Георгия Победоносца стадо. При этом каждый раз он прочитывал по памяти или с листа (если был грамотным) молитву-"отпуск"49. Тексты "отпуска" были очень близки друг к другу и, видимо, издавна переписывались один с другого. В начале XX в. крестьянами был создан вариант так называемого "вечного" отпуска"50. Бумагу с молитвой пастухи обычно покупали за деньги. "Отпуск" прятали за бересту рожка, за матицу какой-нибудь избы или в камнях на пастбище. Прикасаться к бумаге до окончания выпаса запрещалось. На пастбище же прятали и предмет, которым очерчивалось стадо,- топор или кочергу. В районе Типиниц при обходе использовалась щука, которую пастух волочил за собой (рылом по земле), привязав веревку к кушаку. Автор склонен видеть в последнем оберег (щучью челюсть.- К. Л.), восходящий к традициям дославянского (финноязычного) населения Заонежья. Щучью челюсть карелы, например, в этот день втыкали над входом в хлев. В Типиницах, кроме того, отгоняя стадо в лес, пастух пропускал скот между двух костров, в прочих местах Заонежья - мимо придорожного креста.

Выгнав коров в лес, пастухи обращались к "хозяину леса" - "лесовику" с "просьбой" уберечь стадо от потравы зверями и оставляли на пеньке угощенье - обычно домашнюю выпечку или щепотку табаку. "Ваганы", кроме того, в знак заключения договора замыкали замок, который прятали в лесу, а ключи хранили в деревне. Замыкание замков ключами практиковалось и среди за-онежских хозяек, но приурочивалось оно ко дню великого четверга (см. ниже). В первый же день выгона, поручив пастуху или "кружевнику" скот и вернувшись домой, хозяйки прятали один ключ от тех замков и один огарок свечи, сохраняемые от обхода с великого четверга, над входом во двор, второй ключ и огарок - за икону, третий ключ и огарок относили до захода солнца в лес и там клали под камень.

Личность пастуха, некоторые вещи и ряд его действий табуировались: жителям запрещалось здороваться с ним за руку, трогать его рожок, картуз, пояс, плетку. Пастуху запрещалось ходить на игрища, близко общаться с женщинами; в лесу ему нельзя было собирать грибы и ягоды, валить деревья, иногда вообще работать, т. е. совершать действия, запрещаемые в тексте "отпуска". Несоблюдение запретов якобы навлекало беду.

При пропаже коровы, теленка или овцы, если поиски оказывались тщетными, заонежане "рыли кресты", т. е. складывали кресты из лучины на лесных тропинках, произнося заклинание. Текст его нам записать, к сожалению, не удалось, хотя это действие воспроизводится в некоторых местах и поныне "знающими" старушками. Если это не помогало, обращались к колдунам ("скотникам"), лечащим животных, а еще вернее - к "хухорам", т. е. мельникам. В Заонежье наибольшей магической силой обладали люди, связанные со стихией воды. Любой мельник почитался за колдуна. Даже "скотники", отыскивая пропавшую скотину, спрашивали, не нужно ли им по пути преодолеть водную преграду; если да, то "сила" их якобы сильно убывала из-за сопротивления чужих водяных. Колдовали они на перекрестках дорог ночью, уверяли, что "при этом гремел гром, лес кланялся до земли, а с неба низвергался водопад". Если же корова погибала, ее считали "завещанной" Егорию или Илье, а пастуха и колдуна в этом не винили. В случаях эпизоотии заонежане производили действия, аналогичные тем, какие совершали русские и в других частях России. Павших коров на телеге вывозили за деревню и, облив карболкой, сжигали вместе с лошадью и черной кошкой, после чего останки закапывали у околицы, что должно было "испугать" и остановить болезнь.

В качестве предохранительных мер применялось окуривание всех дворов дымом вереска и "опахивание". Для выполнения последнего выбирали двух вдов, которые нагими с черным котом и петухом в руках, обойдя три раза деревню, закапывали живых животных у въезда в деревню. На следующий день гасили все огни и "выпахивали" овинными колосниками путем трения "живой" или "деревянный" огонь, после чего у околицы устраивали "земляные ворота" - насыпали два холмика, в которые втыкали две березки, связанные вершинами. У основания холмиков разводили костры "живым" огнем. Каждая хозяйка, раздевшись донага, прогоняла свою скотину сквозь импровизированные ворота. Из этих же костров брался огонь в каждый дом. Был и другой вариант "опахивания": не две, а три (тройка считалась у заонежан магическим числом) вдовы с иконами и серпами обходили деревню на заре.

"Скотьими" праздниками в Заонежье были, кроме Егория весеннего, день Фрола и Лавра (18.VIII), а на Клименецком острове- ильин день (20.VII), когда у часовен, посвященных указанным святым, кропили коров "святой" водой.

Накануне Семенова ("мухина") дня (1.IX) пастухи завершали выпас стада в лесу и "расплачивались" с "лесовиком" табаком и выпечкой, которые оставляли где-нибудь в лесу на пеньке, вынимали спрятанные ранее вещи: замки, "отпуски" и т. д. До воздвиженья (14.IX) скот пасли дети по сенокосам и сжатым полям. На воздвиженье пастух получал от общества расчет, а скот загонялся в хлева. Обряды в этот день не производились, поскольку они приурочивались к покрову (1.X).

Обряд укладывания свежей подстилки производился после забивания животных на мясо, видимо, чтобы не "обидеть" дворового (духа - хозяина хлева). Разложив подстилку, хозяйка кланялась по три раза в четыре угла, приговаривая: "Хозяин и хозяюшка, с малыми детушками, берегите и холите скотинушку (имя - рек), кормите ее". После этого по подстилке рассыпали ячмень. Особое угощение дворовому в случае болезни скота п др. с приговором клали всегда в восточный угол хлева. За зиму подстилку меняли четырежды. Хозяйка не имела права входить в хлев босиком и без платка, иначе дворовый мог "обидеться" п наказать скотину.

Обрядовые действия в стойловый период совершались также на рождество, вербное воскресенье и в великий четверг. Так, на рождество первый испеченный блин давали съесть девочке, чтобы коровы телились телочкой61. Аналогичная, но более развитая традиция существовала у карел, правда, связывалась она с отелом.

В великий четверг (последний перед пасхой) испекали 3-6 колобков с шерстью животных, взятой со лба, часть скармливалась скоту сразу, часть оставлялась до первого выгона. В Южном и Северном Заонежье в этот день святили соль, которую хранили за иконой. Если в Великогубской волости освященную соль добавляли в пойло при заболевании скота, то в Шуньгской (на севере) ее закладывали в правое ухо и левую ноздрю животного, а если не помогало, то делали наоборот. Кроме того, повсеместно до покрова замыкали три замка, которые прятали в хлеву, чтобы летом не было потравы скота. На пасху пойло для коров запрещалось запаривать горячими камнями, чтобы не было летом грома и молнии. При рождении теленка первый удой всегда сливался в навоз, как жертвоприношение дворовому. Если семья не употребляла молозиво, то это повторялось в течение 12 дней. В этот период нельзя было ничего отдавать из дому.

Сведений об обрядах, связанных с лошадьми, сохранилось мало. Так, управляя конем, которого первый раз впрягли в соху, хозяин выдергивал из изгороди старую вицу, прикреплял последнюю к вожже, чтобы лошадь лучше шла (как старая и опытная.- К. Л.), а по земле расстилал свой пояс (борозда пойдет прямее). Летом - на Фролов день (18.VIII), а в районе Типиниц - на Макария (25.VII) лошадей окропляли "святой" водой. На воздвиженье повсеместно, а в Шуньге и на крещенье (6.1) устраивались конские бега. В великий четверг лошадям подрезали хвосты, а волоски прятали за потолочную балку конюшни, с тем чтобы они всегда возвращались домой. Болезнь лошади, по представлениям заонежан, вызывалась тем, что в лесу через нее переступил леший.

Над овцами никаких обрядовых действий не производили, кроме общих "на покупку скота". Когда покупали домашних животных, повод или веревку передавали из полы в полу. Деньги тоже не передавались из рук в руки, а поднимались с земли. Вели скот в новый двор в рукавицах, кормили первый раз вместе с другими животными, добавляя в пойло освященную соль, и обращались к дворовому с формулой, близкой к той, что применялась при смене подстилки.

Коз заонежане не разводили до 1940-х годов, свинью считали "греховодным" животным п препятствовали как могли разведению ее богатыми крестьянами.

С домашней птицей производились следующие обряды: в Толвуйской волости, освятив вербы, хозяйка стегала курочек вечером вербного воскресенья, приговаривая: "Вербушка, вербись, вербись, курочка, несись, несись"; на великий четверг протаскивали цыплят через железный обруч или воротца, образуемые ножницами для стрижки овец, приговаривая: "Кажись кошке величиной с коня". В северной и южной части Заонежья этот обряд совершался во время "прямых" святок (2.1-6.1). В курятнике на зиму повсеместно вешали оберег - камень с дыркой пли горлышко от бутылки, "чтобы испугать кикимору".

При сравнении обрядов, связанных со скотоводством, у заонежан, вепсов и карел можно заметить, что в основе их лежат общие идеи, различия же имеются, как правило, лишь в деталях, которые варьируют и у заонежан по волостям в границах киже-шуньгского (север и юг Заонежья) и толвуйского (центральная часть) говоров. Особо выделяется район Типиниц и Тамбиц. Нет единства деталей также у вепсов и карел. Например, рыборецкие вепсы, в отличие от всей группы шелтозерских, в первый день выгона пользовались не вербушкой, а веткой с первой березы, встретившейся по правую руку, и т. п.

Обычаи и обряды, связанные с рыболовством

Рыболовецкие обряды у заонежан, как правило, связывались не с календарным циклом, а с первым днем лова или ловом в конкретном водоеме. Известен лишь один, забытый уже к началу XX в. обряд. Приурочивался он ко дню Николы зимнего (6.XII) и заключался в том, что рыбаки рано утром обряжали соломенное чучело в рубашку и порты и отправляли его в дырявой лодке по Онежскому озеру. Нет сомнений в том, что это была жертва водяному.

Заонежане, отправляясь на лов, боялись встретить косоглазою человека, а также "ерестуна" - человека, обвиняемого в "дурном глазе" и напускании порчи. Встреча с попом тоже ничего хорошего не сулила, но в этом случае рыбалка все же не откладывалась.

При лове в водоемах, вблизи которых были мельницы, разрешение на забрасывание снастей испрашивали у мельника. В озерах, пользующихся дурной славой, лов нельзя было начинать, не обратившись за "разрешением" к водяному. В качестве платы в воду бросали щепотку табаку. Право на первый заброс снасти имел тот хозяин или та артель, которые первыми добрались до уловистого места. Затем менялись по уговору или жребию - кому выезжать с утра, а кому - с обеда. На вопрос, каков улов, заонежане отвечали всегда уклончиво, "чтобы не сглазить". Рыбу, если ловили артелью, делили утром и вечером. Уху варили только к вечеру. При этом подмечали: если рыба всплывет головой вверх - к хорошему улову. Первую пойманную в сезоне рыбку, независимо от ее размера, надо было съесть (вареной) и притом без хлеба, в крайнем случае (тоже без хлеба) первую ложку ухи. Любого путника рыбаки должны были накормить, так как пожелания "дорожного" человека считались вещими. Верили, что из-за некорректного поведения своих земляков заонежане лишились когда-то запасов ряпушки во всей ближайшей округе Онежского озера.

"Подарков водяному при установке рыболовецких ловушек, которые были распространены у вепсов (яйцо) или карел (кусок хлеба), заонежане не делали, зато зашивали в них летучую мышь, это должно было якобы заманить рыбу. При вязании и починке сетей мусор заметали в красный угол избы, "чтобы рыба попадалась кучно".

Среди рыбаков Заонежья сохранялась до 1930-х годов древняя традиция самостоятельного (женщины к этому не допускались) изготовления отдельных предметов промысловой одежды, а именно шерстяных варежек для тяги невода и носков. Последние, подобно карельским п вепсским, имели форму конуса н также вязались одной обоюдоострой иглой, изготовленной из кости пли металла. Эта традиция, по-видимому, является одним из пережитков промыслового табу.

Представления о враждебности стихни воды и огня у современных информаторов - заонежан мы не зафиксировали, но существование насмешки над незадачливым удильщиком: "Клюнуло и повело, а вытащил - там помело" - заставляет предположить, что когда-то здесь бытовало суеверие, распространенное у карел, что помелом (стихия огня) можно "испортить" пли "наладить" озеро.

Обряды и обычаи, связанные с охотой

Календарные обряды в области охоты заонежан нам не известны. Это объясняется, вероятно, не только сильной размытостью традиций. Сама охота не имела существенного значения для подавляющего большинства населения. Известно, правда, что перед началом каждого сезона охоты (на белку п куницу-с выпадения снега; на рябчика и глухаря - с начала токования п т. д.) охотники-промысловики мазали ружье теплой кровью сороки (от "призора") и покупали у колдунов специальные охотничьи"отпуски", в которых указывалось, какого зверя (птицу) они могут бить п в каком количестве. Запреты же, оговариваемые в текстах данных "отпусков", были очень близки к пастушеским (не собирать ягод, грибов, не рубить деревьев н т. д.), а иногда и прямо связывались с ними. Так, в округе Типиниц н Кузаранды никогда не били лосей, поскольку считалось, что лоси изгоняют из своих владений медведя - главного врага крестьянского скота. В Шуньгской и Великогубской волостях на лосей хотя п охотились, но с опаской. Бытовала пословица: "Идешь на медведя - стели постель, идешь на лося - теши доски для гроба". Оленей же заонежане били повсеместно и к концу XIX в. почти полностью уничтожили.

Пищевые запреты заонежан-старообрядцев распространялись на мясо всех зверей и птиц, кроме лосятины и оленины, православные же могли есть еще и стреляную боровую дичь. Табуированными (круглогодичными) охотничьими предметами являлись шапки, рукавицы и ловушки. Обереги и амулеты у заонежан были, вероятно, забыты уже к 1920-1930-м годам, в то время как, например, промысловики-вепсы без них в те же годы не отправлялись на охоту. Охотились заонежские промысловики обычно в одиночку или вдвоем, а в артели объединялись только при охоте на медведя. Человек, застолбивший берлогу своими "вергами" (зарубками), мог продать ее или претендовать на шкуру, участвуя в охоте. Для него делалось исключение из правила: "Чьей пули нет в медведе, тот доли не получит".

Общим для охотников и рыбаков был запрет входить в пустующие охотничьи и рыбацкие избушки без троекратного предварительного стука о порог. Войдя, надо было произнести: "Хозяин и хозяюшка, с малыми детушками, пустите переночевать путника (имярек)". Аналогичный приговор произносили в той же ситуации карелы и вепсы, но на родном языке. По представлениям населения Олонецкой губернии, все сооружения, кроме культовых, имели своих духов - хозяев, живущих по законам патриархальной семьи.

Обряды, связанные с жилищем и хозяйственными постройками.

На месте, выбранном для постройки дома, будущий хозяин производил ряд "гадательных" обрядов. Так, например, он оставлял на ночь кусок овечьей шерсти под сковородой (выпавшая роса- доброе предзнаменование). По углам сруба высотой в три венца насыпал с вечера по горсти зерна (если зерна не потревожены- доброе предзнаменование). Кроме того, с места будущего дома хозяин брал немного земли, заворачивал ее в тряпочку и на ночь клал под подушку. Считалось, что сон покажет, какой будет жизнь в новом доме. Обязательным в Заонежье был "выкуп земли". Под "красный угол" будущего дома закапывали в землю медную монетку. Для плотников, возводящих дом, устраивались угощения трижды: при установке первого венца, при подъеме матицы и шелома. Еще два угощения делали для печника: "обложное"- при закладке деревянного подпечья и "дымовое" - при первом затоплении печи. Это общая традиция русских, вепсов и карел. В Заонежье же отмечались и оригинальные действия, например закладывание медной монетки в подоконный венец (выкуп дерева. - К. Л.) и щепки от расколотого молнией дерева в так называемый "пожарный" венец, проходящий над окном. У северных вепсов последнее действие производилось не при постройке дома, а на рождество (как календарный обряд). На крещение заонежане рисовали дегтем "кресты" у окон, над входными дверями дома и хлева, "чтоб не залетала молния", а при уборке дома, в канун пасхи примечали: если первой в дом зайдет женщина - дочка замуж выйдет в том же году. Если же в деревне были больные оспой, то полы не мыли даже на пасху.

Обряд перехода в новый дом был следующим: до восхода солнца, чтобы никто не увидел, семья (хозяин с иконой, хозяйка с квашней, а дети с мелкими вещами) выходила из старого дома. Подойдя к дверям нового, хозяин пускал в избу первой кошку или петуха, так как считалось, что первый, вошедший в дом, первым и умрет. Затем икону ставили в божницу, квашню - у печи и молились всей семьей, после чего хозяйка, обратившись к домовому с "просьбой" о принятии семьи под покровительство в новый дом (жилище), разводила огонь углями, принесенными из старого дома, и готовила еду. С восходом солнца все завтракали. Спать в эту ночь не ложились. Объяснения, почему первыми в новый дом запускались кошка или петух, у заонежаи нам встретить не удалось. У северных вепсов информаторы объясняли, что петух- это персонификация домового, у южных - "кошка все, даже мышь в дом тащит, значит добро будет прибывать А петуха нельзя-он даже навоз по сторонам разбрасывает". Любой человек, входящий первый раз в новый, только что заселенный дом должен был приносить в него хотя бы щепку пли полено, "чтобы добро в хозяйстве прибывало". В заонежском доме, кроме красного угла, считались сакральными место у печного столба ("невестино место", где невеста прощалась с родным домом) и часть печи у загнетки, о которую терли руки, вернувшись после похорон, чтобы "не скучать по покойному".

Из прочих построек, наиболее заметное место в семейной и трудовой обрядности играла баняэе. Так, стирать в ней было запрещено; входя в баню для мытья хозяева должны были обратиться к "баенику" - духу - хозяину бани за разрешением на помывку, а после бани - "поблагодарить", третья партия людей в баню не допускалась, но немного горячей воды, веник и мыло оставлялись "для баеника". Нельзя было в бане мыться и после захода солнца. Аналогичные представления бытовали, например, у карел, у южных же вепсов зафиксировать подобное не удалось.

Обряды, обычаи и запреты, связанные с изготовлением одежды, ее украшением, пока что не могут быть описаны полностью из-за скудности материалов. Ограничимся некоторыми примерами. Так, свадебную рубашку девушки-заонежанки шили сами, причем кроить рубаху разрешалось только на страстной неделе, а сшивать и вышивать - вечерами рождественской, пасхальной и петровской недель. Эти три недели в Заонежье прямо или косвенно связывались с поминовением предков. Девушку, умершую до замужества, хоронили в свадебной рубахе, убрав как невесту, но без украшений. Саваны и похоронную одежду для замужних женщин изготовляли пожилые женщины. Вышивание свадебных полотенец не регламентировалось календарем. Замужним женщинам запрещалось шить и украшать одежду, предназначенную для свадьбы.

Все описанные здесь трудовые обычаи, обряды, приметы и запреты функционировали и передавались у заонежан внутри половозрастных пли широких профессиональных групп (рыбаки, пастухи). По узкопрофессиональным же группам подобные сведения неизвестны, однако какие-то "ремесленные" ритуалы и иррационалистические представления, связанные с производством предметов, существовали, о чем косвенным образом свидетельствуют определенные орнаменты и магические знаки на некоторых орудиях труда. Например, украшение обратной (нерабочей) стороны серпов орнаментом в виде сплошного ряда колосьев (чтобы жать только густые злаки? - К. Л.) или орнаментом из косых крестиков, нанесение на курки ружей знаков в виде натянутого лука или просто стрелы 100. Знаки магического назначения отмечались также на заонежских топорах, прялках, цепах и т. д. Современные информаторы не могут объяснить их смысл. "Магические знания" узких групп профессионалов легко прерывались, если ремесло не передавалось по наследству. Не способствовал этому п сам рыночный характер производства большинства товаров.

Сохранность и активность бытования тех или иных обрядов зависели, помимо привязки к определенным половозрастным группам и группам профессионалов, и от важности работы, и от успешности хода дел в той или иной области занятий.

Исторический возраст трудовых обрядов, обычаев и запретов без всякого сомнения различен и варьирует от мифологических представлений и промысловых табу до церковных установлений и регламентации. В основе их тем не менее лежат сходные иррационалистические представления о возможности воздействия магическими средствами или словами на реальную жизнь. При этом основную массу обрядовых действий составляли охранительные, репродуцирующие и гадательные. Рациональное же зерно содержали только некоторые народные приметы, а также обычаи, регламентирующие начало и характер работ. Материалы по трудовой обрядности заонежан позволяют выделить пласт представлений, сходный во многом с представлениями соседних групп русских, карел и вепсов, относящимися к скотоводству и циклу действий по заселению нового дома. Причем близость эта, особенно с русскими соседями, весьма значительна и лишь немногие детали обрядов варьируют по деревням. Охотничий же и рыболовецкий циклы различаются очень сильно, даже с русскими группами, у которых охота преобладала над рыболовством. Локальная заонежская специфика представлений, описанных в данной статье, по-видимому, сказалась (объективным образом) на обособлении заонежан в локальную группу русских. Среди этих представлений можно выделить также некоторые элементы, неизвестные за пределами данной группы, например, о лосе как враге медведей и друге домашнего скота или о "дорожном" человеке и т. п.