Заговоры

Н. A. ЛABOHEH
Обряды и верования народов Карелии. П-ск 1988

Заговоры, или заклинания, считаются одной из древних форм устной поэзии. Они выступают в качестве самостоятельного поэтического жанра, а также входят в состав эпических песен, поскольку в карельском фольклоре не произошло полной жанровой дифференциации. Типичным примером эпической песни с элементами заклинания является сюжет "Ранение (колена) Вяйнямёйнена". Такие заклинания развернуты, повествуют о происхождении предметов, явлений мира, начале вещей - "первородных началах" (syntyja syvija). Лечебные, бытовые заговоры короче, они произносятся при попытке избавиться от недуга, отправлении на рыбную ловлю, охоту, поднятии девичьей "славутности" (lempi), от сглаза и т. д. В остаточных своих, проявлениях заговоры дошли до наших дней. В статье, в основном на экспедиционных материалах последних лет, сделана попытка показать современное состояние этого древнего жанра.

По композиции заговоры состоят как бы из двух частей. Первая - так называемая synty (буквально: рождение, начало, повествование о начале чего-то) - это эпическая часть заговора, восходящая к мифу. Современная наука подходит к мифу не как к "сумме заблуждений" древних, а как к определенному важному этапу в культуре прошлого, имеющему большое значение в самопознании человечества. "Миф есть рассказ, отвечающий на вопрос: почему? и каким образом? Миф есть первое выражение сознания человеком причинной связи между явлениями."

В synty древние пытались объяснить в доступной их миропониманию форме происхождение явлений мира, предметов, их историю. А во второй части заговора вступали в непосредственные "переговоры" с этими непонятными силами, "хозяевами" природных явлений (ветер, мороз, огонь, вода, железо и т. д.). "Переговоры" могли проходить в форме извинения, увещевания, а также повелевания, угрозы, приказа и т. д., например, болезнь отправляли "туда, откуда пришла" ("mane sinne, mista olet tullun"). Многие тексты заканчиваются своеобразным клише, заговорной формулой: "Ota omas, peri pahas." - "Возьми свое, забирай зло".

Финский фольклорист М. Кууси пишет, что в Финляндии в эпоху средневековья "заклинатель и священник начали борьбу", которая закончилась поражением обоих. В Карелии в силу специфических условий распространения христианства особой борьбы, очевидно, не происходило, вернее она была менее острой. Священник и заклинатель (христианство и язычество) сравнительно мирно уживались. Здесь дохристианские верования с их древними заклинаниями были ближе, понятнее, нужнее, чем церковная служба на непонятном языке, поэтому в Карелии эти древние поэтические формы сравнительно долго сохранились, От других поэтических жанров заговоры отличаются тем, что они долгое время сохраняли связь с магической практикой. Они построены на вере в силу слова: "Ihmisen sanua pitay uskuo, van hua sanua". "В слово человека надо верить, в старое слово". В древности были распространены заговоры, связанные с охотой, рыбной ловлей, с различными другими видами хозяйственной деятельности - с их помощью пытались уберечь урожай от заморозков, предотвратить потерю домашних животных и т. д. В последнее время все реже появлялась необходимость прибегать к такого рода заговорам, поскольку менялась хозяйственная деятельность населения. В более ранних записях (вторая половина XIX в.) из района Кестеньги, хранящихся в Архиве Общества финской литературы (Хельсинки), значительную часть составляют заговоры и описания связанных с ними магических действий от "дурного глаза" (paha silma) и зависти (kateus). К ним прибегали в разных жизненных ситуациях. Болезнь ребенка и взрослого, утерю коровы в лесу, разлад в семье, отсутствие рыбы в озере и т. д. приписывали зависти и "дурному глазу". Отрицательное действие могли оказать не только слова, но даже завистливые мысли. В наших материалах таких текстов и объяснений уже значительно меньше.

Одним из важнейших моментов в жизни человека было строительство и переход в новый дом. Переходя жить в новый дом, "здоровались" с его "обитателями".
Terveh isannalla, terveh emannalla, terveh tervehyttajalla (Фон. 1703/10).

Здравствовать хозяину, здравствовать хозяйке, здравствовать тому, кто здоровается (т. е. тому, кто произносит эти слова).

Из всех многочисленных разновидностей древних заклинаний в Карелии в большей степени сохранились те, к которым чаще обращались в повседневной практике - лечебные, любовные, из промысловых - заговоры, которые произносили при отправлении на рыбную ловлю. Самое большое значение заговорам придавали при лечении болезней, ушибов, ран.

По народным представлениям, произнесение заговоров не является самостоятельным актом, а только как бы дополнением к совершаемым магическим действиям, при которых больного парят в бане, "кусают" железо, которое нанесло рану, завязывают три раза по девять узлов от вывиха, очерчивают окружности, бросают железные предметы (топор, косу) через голову и т. д. Заговоры выступают как бы в качестве приложения к этим действиям. Рассказывая о них, информанты добавляют: "Оli siina vielai i sanoja." - "Были там еще и слова." Произнесение лечебного заговора совместно с магическими действиями называется ottua vihat - снять враждебную силу, зло, воспаление (Viha - вражда, зло, ненависть, а также воспаление). Снимают vihat от железа, дерева, земли, воды, огня, от укуса змеи и т. д. Исходя из этого заговоры имеют народные названия: rauvan-, puun-, muan-, vejen-, tulen-, rnavon vihat. Заклинания, обращенные к медведю при отпуске стада весной или связанные с охотой, называют kontien (karhun) virsi tai laulu (медвежья песня). Об исполнении заговора также говорят: luvettih sanat (букв, прочитали слова), хотя, естественно, их не читали. Заговоры произносили (luvettih) в отличие от эпических песен, которые пели (laulettih). По мнению исследователей, в древности заговоры, так же, как эпические песни, могли петь. О магической силе пения напоминают руны о состязании Вяйнямёйнена и Еукахайнена в пении. Многие фольклорные жанры требовали аудитории, были рассчитаны на слушателей, а заговоры в этом ряду составляют исключение. Их произносили без свидетелей, в стороне от посторонних глаз. Это была как бы тайна исцелителя и пациента. О заговорах старались не говорить, о них не принято было рассказывать. В одних случаях их произносили тихо: "Luvettih hil'al'akkaiseh, jott'ei ni ken kuulis". (Фон. 2546/9). - "Произносили тихо, чтобы никто не слышал". "Ei se pie huutua, sita mita tiijat". (Фон. 2650/7). - "He надо кричать, о чем знаешь." Но, с другой стороны, заговоры нужно было произносить сильно, четко, уверенно. При этом скрипели зубами, "кусали" железный предмет, который нанес рану. На наш вопрос, как быть заклинателю, если у него уже нет зубов, информант А. Е. Салониеми ответила: "Ei pie kylasta kayva hampahie." (Фон. 2646/1). - "He надо у соседей занимать зубы." М. А. Кондратьева (родом из дер. Елетъярви) произносила заговоры быстро, громко, с напряжением, на нашу просьбу повторить их не так быстро (чтобы получилась разборчивая запись на магнитофонной ленте) она ответила: "Se pitay lujasti" - "(Так) надо громко, быстро". Заговоры, чтобы были более действенными, полагалось произносить трижды.

У разных информантов различное отношение к заговорам. М. А. Кондратьева при записи время от времени ругала себя за то, что "отдает" нам заговоры. Связано это с древними поверьями, что заговоры после "отдачи" теряют свою силу у прежнего владельца ("Jerestie ei pie sanuo toisella."Фон. 2650/7). У. Т. Токарева, рассказывая о том, как нужно снять vihat от железа (зло, причиненное железом), произнесла текст заговора. На наш вопрос, кто ей "говорил слова" на рану, она заметила: "Кто же тебе скажет, может я сама". М. С. Архипова прошла с нами на берег озера и продемонстрировала перед телевизионной камерой, как исполняли заговор, обращенный к "хорошей хозяйке воды", к "золотому царю воды" с извинениями и подарками за "плохие мысли, нехорошие думы". В процессе произнесения заговора она бросила в озеро несколько монет, очерчивала по воде круги деревянной щепкой, совершала поклоны. М. А. Исаков воспроизвел заговор, который произносили при покупке коровы, чтобы она "не скучала" по прежнему двору и хозяевам. Заговор нашептывали корове на ухо (cuhutettih kor-vah). Присутствующая при записи жена М. А, Исакова с изумлением посмотрела на мужа и заметила: "Всю жизнь с тобой прожила (за несколько лет до записи супруги отмечали золотую свадьбу. - Н. Л.) и не знала, что ты такой еретник". На что М. А. Исаков ответил: "Я еще и другие знаю, дедушка их для своих потребностей применял ("kaytti omiksi tarpehiksi")". А. Е. Салониеми (1885 г. р., дер. Корпиярви Лоухского района), одна из лучших хранительниц устной поэзии последних лет, увлеченно, с интересом обо всем с нами беседовала, уже было рассказано несколько сказок, эпических песен, но стоило завести разговор о заклинаниях, как наша собеседница сразу переводила разговор на другое. В то же время она не уверяла (как это часто случается в экспедиционной практике), что заговоров не знает, но и не поддерживала разговор о них. При следующей встрече мы еще раз вернулись к этой теме. За это время она, очевидно, что-то обдумала и решила отдать нам заговоры, поскольку понимала, что хранить ей их осталось недолго, а по традиции их полагалось обязательно кому-нибудь "передать", оставить после себя. При этом она была взволнована, внутренне сосредоточена, испытующе пристально смотрела мне прямо в глаза и несколько раз спрашивала: "А что ты будешь с ними делать?" Если о сказках и эпических песнях в ответ на подобные вопросы других информантов мы обычно отвечали, что "возьмем их в книгу, чтобы и другие знали" (т. е. опубликуем), то о заговорах мы так сказать не решались, поскольку это, вероятно, противоречило бы ее понятиям о их назначении. Пытались ответить "дипломатично": "Ala varaja, en mie pahua rua, vain hyvaa". - "Не бойся, я ничего плохого не буду с ними делать, только хорошее". В результате "переговоров" были записаны заговоры от железа (пореза железным предметом), огня, ветра, дерева, камня, укуса змеи, вывиха, от пара в бане. Затем мы услышали рассказ о сильном заклинателе из Вуаракюля, который умел так "заговорить" топор, что он становился мягким, им нельзя было пользоваться и он "не мог больше никого ранить." Анастасия Егоровна призналась, что ее называли tietaja (знахарь, заклинатель), заговорами она помогала людям, но от более подробных разговоров о верованиях, приметах уклонялась.

Все рассказанное относится к так называемым лечебным заговорам. А заклинание, связанное с охотой на медведя, она исполнила с эпическими песнями, без всякой душевной борьбы, никак не соотносила его с другими заговорами. В следующем году при повторной записи заговоров А. Е. Салониеми также волновалась, приблизилась к микрофону, перешла почти на шепот, очень переживала.

Заговоры в основном знают те же лица, которые исполняли и эпические песни. Исключением из всех наших информантов была М. И. Койкерова. Эпической традицией она не владела, а лечебные заговоры знала практически все - от железа, огня, воды, дерева, укуса змеи, сглаза... Она охотно и подробно поясняла, как и в каких случаях к ним нужно обращаться. По мнению исследователей, традиция требовала, чтобы заклинания произносились дословно, "слово в слово", иначе они не будут действенны, потеряют свою силу. Этого правила наши информанты строго не придерживались и на него не указывали. При повторных записях от одних и тех же исполнителей в тексты вносились изменения, они варьировались. Очевидно, это вызвано тем, что в последние десятилетия заговоры стали забываться, к ним обращаются все реже.

В древности некоторым финно-угорским народам были свойственны черты шаманизма. Реликты его, сохранившиеся в Карелии, в каких-то проявлениях обнаруживаются в текстах заклинаний и в воспоминаниях о tietaja и jeretniekka (tietaja - заклинатель, ведун, колдун, знахарь, букв, знающий; tietaa - знать; jeretniekka - заклинатель, чаще в отрицательном смысле). Tietaja должен был исполнять заговоры в состоянии эмоционального возбуждения, аффекта. Вера в магическую силу поэтического слова соотносится с верованиями, куда входит целый комплекс понятий - ритуальные действия, одежда (обязательное наличие рукавиц, шапки, пояса), амулетов (медвежьи когти, зубы, крыло птицы, кожа змеи, ртуть, железо и т. д.). В момент заклинания поведение tietaja отличалось от привычного повседневного его поведения, он готовился к ритуальным действиям: менял одежду, очищался огнем, вызывал "дух" и силу из глубины, становился замкнутым и неприступным, уходил в "себя", во время колдовских действий впадал в транс.

Наши информанты не являлись и не считали себя tietaja. Их "заклинательная сила" ограничивалась знанием нескольких заговоров и каких-нибудь элементарных действий, но они помнят рассказы старших или в детстве еще застали сами известных заклинателей из своих или соседних деревень. Сильными заклинателями (suuri tietaja) обычно были мужчины. Народные рассказы наделяли их сверхъестественной силой. К ним обращались в особых случаях. Они "кричали и прыгали" ("karjuttih ta hypittih". (Фон. 2649/27), умели вступать в контакты с сверхъестественными силами, обращались к "хозяевам" леса, воды, к тем, кто "прятал" животных в лесу, насылал болезни. По воспоминаниям Ф. Д. Никоновой, таким умением обладал Михей Васильев из дер. Катослампи. Он вызывал хозяина леса ("kuccu mecasta mecan isannan"), если тот не отдавал "спрятанную" в лесу корову. Приступая к роли tietaja он затапливал дома печь, оставлял жену стоять во дворе, чтобы никто не заходил в дом и не выходил из него, сам шел в лес и "вызывал того" (kuccu sen); "тот" говорил с ним как будто из-под земли (niin kuin muan alta puajiu mykettay). Михей-укко здоровался с вызванным "хозяином", держа в руке березовое полено, сжимая его с такой силой, что из полена выступала вода ("ukko ottau koivuhalon katehensa, sanou: "pita'y tovanssalla katta antua", sita kun halkuo kopristau, ni vesi pucajau siita halosta". (Фон. 2604/14, 15). После этого корова возвращалась из леса к владельцам. Присутствие второго человека при обрядовом действе, в данном случае жены- рудимент архаических верований. В древности заклинатели имели обыкновение приглашать помощника, который будил его, поднимал при впадении в транс.

В борьбе с аборигенами - саамами, по преданиям, обладавшими большой магической силой, первые жители северно-карельской деревни Тухкала вынуждены были обратиться к заклинателю из дер. Рува, который оказался сильнее братьев-лопарей и обратил их в животных: "один собакой лает, другой медведем берлогу строит" (pesya luatiu - Фон. 2549/16). Жители дер. Тааво обращались за помощью к заклинателю Микко-Михею Никитину. (Фон. 2513/13). Знанием заклинаний и магической силой народная память наделяет в первую очередь пастухов и патьвашку. Пастухи весной при первом выгоне скота трижды обходили стадо - два раза по солнцу, один - в обратном направлении. (Фон. 2506/27). Этими действиями они все лето "держали медведей в строгости", и те якобы не нападали на стадо: "у них не было разрешения" (ei ole lupua - Фон. 2645а/12). Такие пастухи были настолько уверены в своих силах, что могли находиться сами дома, когда стадо паслось в лесу. По словам А. В. Кемовой, пастух из деревни Коккосалми с такой силой заговаривал стадо, что корова с медведем могли есть с одной кочки и "медведь корову не тронет". (Фон. 2505/3). Также поступал Моисей Богданов из дер. Суури-суари. (Фон. 2514/19). При отправлении в дальний извоз обязательно обходили оленей вместе с упряжкой. (Фон. 2650/2). В таких рассказах, явно преувеличивающих магическую силу пастухов, забыты случаи нападения медведей на стадо, что в Карелии было частым явлением и приносило урон и без того бедному крестьянскому хозяйству. В качестве патьвашки приглашали такого человека, который обладал, по народным поверьям, большой заклинательной силой, умел совершать многочисленные свадебные обереги. Примеров этому записано множество. Приведем один из них. По рассказу М. К. Архиповой из дер. Колви-ца Кандалакшского района Мурманской обл., дед Елисей был известным патьвашкой, его пары были крепкими, не расходились: "Дед Елисей сосватал (соединил) за свою жизнь, наверное, сотни пар, но не было ни одного случая, чтобы супруги разошлись". (Фон. 1696/1).

Информанты охотно рассказывали о действиях заклинателей, об их умении и чудодейственной силе, но что они при этом говорили - никто не знал: "Слов никому не дают, слова у них в кармане". (Фон. 2604/16). Заговоры старались оставить в своей семье. Еще в прошлом веке семейная традиция при передаче заговоров играла большую роль.

Силу и знания заклинателя-знахаря можно было приобрести при соблюдении определенного ритуала. В 1889 г. от Ивана Коуталайнена (74 лет, из дер. Оланга) записаны следующие уникальные сведения о передаче таинства заклинателя. Тому, кто хочет стать tietaja, необходимо было стоять в течение трех четвергов подряд после захода солнца, но до наступления полуночи, на перекрестке трех дорог лицом к лицу со знахарем на стопах его ног. В такой позе заклинатель передавал свои знания, давал советы. При этом обязательным условием был обмен деньгами: "ученик" давал "учителю" деньги меньшего достоинства, учитель - большего. После этого совершали обмен головными уборами, обучающемуся предписывалось три ночи спать в шапке заклинателя. Объясняется это тем, что в шапку зашивалась шкура белки-летяги (Pteromysvolaus), носитель такой шапки "получал большую силу", был сильнее других заклинателей. Считалось, что к третьему четвергу все знания должны быть переданы и освоены.

Об оплате, пусть даже символической, при обучении заговорам нам рассказывала в 1982 г. М. С. Архипова из дер. Ниска: "Хоть копейку, а дать надо", - иначе заклинания не будут действенны. Ребенок может получить колдовскую силу и вырасти заклинателем, если, по желанию матери, его головку и грудь три четверга подряд мыть пеной из трех водопадов. Первый раз это необходимо сделать до того, как ребенку исполнится три ночи. Известны и другие способы передачи магической силы. Считалось, что заклинания, произнесенные на воде или у воды, действуют сильнее. К воде обращались с извинениями, просьбами выявить причину болезни, чем (кем) она вызвана. Говорили "Vesi viaran loytay". (Фон. 2548/13). - "Вода неправого (виноватого) найдет".

Помимо поэтических текстов, в полевых материалах зафиксированы сведения о приметах, верованиях, обрядах. Некоторые рудименты этих верований, которые информанты уже не всегда могут объяснить, хотя факт бытования помнят, представляются архаичными. В них обнаруживается специфический, отличный от нашего, взгляд на мир, иное мировосприятие. Некоторые архаические элементы претерпевают изменения, корректируются, переосмысляются, стихийно "осовремениваются". Еще на памяти наших информантов в довоенные и первые послевоенные годы в процессе похоронного ритуала гроб сверху накрывали берестой, чтобы он дольше сохранился. В наше время бересту заменила обычная столовая клеенка, ее стараются, как правило, купить белую, по цвету напоминающую бересту. (Фон. 2650/29). Древние верования в остаточных проявлениях сохранились и в бытовой лексике. Пожилые люди не скажут, что человек умер, а он ушел (la'ksi pois); рыбу не поймали, не наловили, а ее (кто-то) "дал" (antau kalua). "Дающий" не всегда называется, но подразумевается Ахти, "хозяин" воды. В знак благодарности за "данную рыбу" на дереве (сосна, ель) возле того места на берегу, где ее поймали, делали специальную метку-крест (puali, risti) со словами: "Помни о нас и другой раз" ("Puali se on merkki. Siita ban kun antau kalua, niin siita myo luaimma rissin ta sanomma jotta muissa toiniki kerta meita" (Фон. 2610/29).

По поэтическим особенностям карельские заговоры близки эпическим песням, созданы в стиле калевальской метрики. Исследователи отмечают, что ни у одного народа нет таких "богатых и красивых" заклинаний, как в Карелии и Финляндии. В силу единого поэтического размера и общности мотивов карельских заговоров и эпических песен Э. Леннрот включил в "Калевалу" 61 заговор, что составляет примерно пятую часть всего текста (около 4200 строк). В "Калевале" заговоры во многом, по воле Э. Леннрота, "переплелись" с эпическими песнями, в народной же традиции они чаще всего выступали в качестве самостоятельного жанра, были связаны со старым бытом, входили в круг религиозно-магических представлений, составляли часть древней духовной культуры карельского народа.